Второй ответ А.Л. Жмодикову

1) Начать я хотел бы с нескольких примеров того, как А. Жмодиков отсеивает неподходящие для него свидетельства источников. Полибий недостоверен – он грек, которому непонятно римское военное дело, Плутарх – "писатель-моралист, а не историк", Цезарь "выдал желаемое за действительное", Дионисий – грек, как и Полибий, а Аппиан "не слишком надёжный источник для столь ранних событий". Таким образом, автор отбрасывает весь материал несоответствующий его взглядам и принимает на веру лишь то, что укладывается в рамки его концепции, конечно, подобный подход к источникам не имеет ничего общего с объективной научной критикой.

Жмодиков пишет: "Сообщения же Полибия о римском военном деле… либо основаны на ложных представлениях, либо являются отвлеченными рассуждениями, что отнюдь не умаляет его славу, как великого историка..." Я уже высказал некоторые соображения по этому вопросу в предыдущей статье, но считаю необходимым обратиться к нему ещё раз. Для оценки компетентности Полибия в военных вопросах нужно привести некоторые факты его биографии. Родился он в семье крупного политического и военного деятеля Ахейского союза Ликорта. До избрания Полибия на должность гиппарха в 169 г. у нас нет сведений о его военной карьере, существуют лишь предположения, что он участвовал вместе со своим отцом в мессенском походе 182 г.

В 169 г. Полибий был назначен послом Ахейского союза в римское войско прибывшее в Фессалию для войны с македонянами, а после возвращения посольства на родину он некоторое время, как частное лицо, оставался в римском лагере. В 167 г. Полибий вместе с тысячью других ахейцев был интернирован в Италию и остался жить в Риме по ходатайству Квинта Фабия Максима и Сципиона Эмилиана, будущего покорителя Карфагена. Здесь Полибий был введён в дом Сципионов, и с этого момента начинается его тесная дружба со Сципионом Эмилианом. Историк прожил в Риме целых 17 лет (167-150 гг.). В конце 150 г. Полибий вернулся в Грецию, однако его пребывание на родине было недолгим, в начале 149г. консул Манлий потребовал от ахейцев немедленно прислать Полибия в Лилибей, где находилось римское войско набранное для экспедиции в Африку. В Африке Полибий встречался и беседовал со старым царём Массинисой – знаменитым командиром нумидийской конницы Ганнибала и Сципиона. Во время войны Полибий, в качестве военного советника при Сципионе, принимал участие в осаде Карфагена, как сообщают нам Аммиан Марцеллин, Плутарх и Павсаний. После окончания Третьей Пунической войны началась война Рима с Ахейским союзом, ахейцы были разбиты, а Коринф разрушен, чему Полибий был свидетелем. В дальнейшем, по поручению римского сената, он занимался политической деятельностью в Греции. При написании своей "Истории" и, возможно, "Тактики", Полибий пользовался трудами современников, историков и собственными наблюдениями, так как он был свидетелем военных действий с участием римлян. Так, подробно описывая римский легион времён Второй Пунической войны, Полибий рассказывает, что конницу в прошлом набирали после пехоты и тут же добавляет, что в его времена конницу набирают первой.

Таким образом, Полибий прямо ссылается на некие более ранние римские источники, которыми он пользуется, и прибавляет к их сведениям свои наблюдения. Возможно, что римскими источниками Полибия были труды Фабия Пиктора, а также книга Катона Старшего посвящённая военному искусству. Вполне вероятно, что Полибий пользовался и наблюдениями своих соотечественников участвовавших в войне с Римом; например, Полибий пишет, что в это время в Греции шли споры о том, почему римский легион оказался сильнее македонской фаланги, этот вопрос весьма волновал греков во II в. Тесно общаясь с высокопоставленными римскими офицерами, а также многими другими военачальниками (в частности с Массинисой), Полибий, увлечённый изучением военного искусства, не преминул, конечно, получить сведения о римской тактике, исходящие из первых рук. Свидетельства этого человека, прожившего 17 лет в Риме, принимавшего участие в походах римлян в качестве военного советника, знания которого высоко ценились римским сенатом, и близко дружившего со Сципионом Африканским, мы, как считает Жмодиков, должны отвергнуть и предпочесть им теорию, основанную на подсчёте того сколько раз у Тита Ливия упоминаются мечи, а сколько раз метательные снаряды. Полибий мог ошибаться в величине пространства, которое требовалось легионеру для ведения боя – как явствует из текста он пришёл к цифре 6 футов путём умозаключений, которые и в самом деле могли быть ошибочны, так же он мог заблуждаться и в других мелких деталях, но способ боя римских легионеров был ему безусловно известен, его взгляды в этом вопросе находят подтверждение у Ливия, Дионисия, Плутарха и других античных историков.

2) "Не совсем понятно, откуда берется утверждение, что труд Тита Ливия является малодостоверным источником."

Критика труда Тита Ливия широко распространена и повторение её не входило в задачу моей статьи, общий обзор с указанием соответствующих работ можно найти в послесловии к его "Истории…" (М., 1989). Я же считаю Ливия малодостоверным именно в военных вопросах, особенно ранних периодов римской истории до Второй Пунической войны. Тит Ливий был способен к критике (и то весьма ограниченной и выборочной) своих источников лишь тогда, когда имел несколько произведений с противоречивыми данными. Если же сведения исходили из одного источника, то он просто вольно пересказывал их, снабжая текст собственными, зачастую неправдоподобными комментариями. Вот что пишет о Ливии П. Коннолли: "Тит Ливий – великий писатель, но плохой историк… он постоянно скрывает то, что неблагоприятно для Рима, демонстрирует очень небольшое понимание топографии и военной тактики и свободно заменяет современными ему терминами древние с полным пренебрежением к точности. Хуже всего то, что он передаёт нам свидетельства, недостоверность которых должна была быть ему известна…" (P. Connolly "Greece and Rome at war", 1998, p. 87). Сам Жмодиков привёл пример, касающийся македонских сарисс, пример, которым мы располагаем только благодаря тому, что до нас дошёл соответствующий текст Полибия. Также чрезвычайно характерным для Ливия является процитированный мною фрагмент, в котором римляне отказываются от использования дротиков (по Жмодикову их главного оружия) и ждут атаки противника с обнажёнными мечами. Для того чтобы оценить несуразность объяснений Ливия не нужно знать особенностей тактики вольсков, да Ливий и не ссылается на них, изображая бой как обычное столкновение в поле, достаточно простого здравого смысла: если подобный приём эффективен, зачем вообще было вооружать воинов бесполезными копьями. Что касается римских читателей Ливия, то никто из них не заметил и оплошности с македонским пиками, брошенными на землю из-за непригодности в бою. Возможно, если бы не текст Полибия, Жмодиков и тут упрекал бы критиков Ливия в том, что они претендуют на знание античного военного дела лучшее чем то, которым обладал этот писатель. Нам известно как много невероятного может написать античный историк, даже современник событий, если его читателей занимает прежде всего драма, а не такие мелочи как копья, выброшенные за ненадобностью, или пятьсот нумидийцев, сдавшихся римлянам в плен во время сражения при Каннах, чтобы в решающий момент напасть на них с тыла. Описания сражений Тита Ливия, особенно относящихся к ранним периодам римской истории, полны поэтической риторики, рассказов о консулах приносящих себя в жертву богам, но бедны фактами и достоверными наблюдениями. Его ошибки можно перечислять бесконечно, так, например, по Ливию галлы, захватившие Рим, были совершенно уничтожены Камиллом в двух сражениях, тогда как из других авторов мы знаем, что римляне просто откупились (например, см. Фронтин "Стратегемы", II.6.1). Сражение, данное Марцеллом у Аскулума Ганнибалу и закончившееся тяжёлым поражением последнего, подробно описано Ливием. Однако Полибий утверждает, что Ганнибал не проиграл в Италии ни одного сражения, и последующий ход событий подтверждает это: "разбитый" Ганнибал после битвы продолжает активные операции против других римских армий, "победоносное" же войско Марцелла медленно отходит в Венузий и весь оставшийся год участия в боевых действиях не принимает. При всём этом я не отвергаю Тита Ливия, а привожу многие примеры когда его источники косвенно или прямо описывают тактику римских легионеров. Ниже я продолжу критику Ливия в связи с замечаниями Жмодикова.

3) Испанские племена предпочитали использовать тактику пельтастов (с этим я не спорил), и это отражено в источниках, например, Серторий отговаривал иберов от открытого боя с римлянами. Плутарх в "Сертории" оставил для нас прекрасное описание различий тактики римлян и испанцев: "Метелл был опытен в сражениях с участием легионов, полностью вооружённых и построенных в боевом порядке фалангой, превосходно обученных для сражений и побед над врагом, который бросается в ближний, рукопашный бой, но совершенно непригодных для лазанья по холмам и соревнования в быстрых атаках и отступлениях с отрядами ловких горцев". Мы можем выделить два основных типа испанского пехотинца. Первый вид это кетраты, вооружённые дротиками, небольшими круглыми щитами и мечами, второй тип это щитоносцы с копьями или дротиками, большими овальными щитами и мечами.

Наши знания военного дела самнитов и этрусков, я считаю недостаточными потому, что мы сейчас ведём спор о тактике римской армии – армии, которая, пожалуй, наиболее полно изучена и широко представлена памятниками материальной культуры, несмотря на это мнения наши кардинально расходятся.

Говоря о невозможности определить, как использовалось метательное оружие, я имел ввиду два вида его применения: пельтастами для ведения продолжительного стрелкового боя в сочетании с тактикой наскока и отхода или гоплитами, которые метали снаряды перед тем как начать ближний бой.

В том, что этруски использовали дротики нет ничего удивительного, македонские сариссофоры также применяли дротики в случае необходимости (Арриан "Поход Александра" I.21.), с другой стороны возможно этрусские гоплиты и в самом деле метали дротики перед атакой, а затем атаковали с копьями. Вообще одинаковое вооружение всегда ведёт к одинаковой тактике, так как тактика и вооружение взаимозависимы. Дошедшие до нас комплекты этрусского вооружения полностью сходны со снаряжением классического греческого гоплита, отсюда можно сделать вывод и о схожести тактики, так как гоплит наиболее эффективно может быть использован лишь в строю фаланги и беспомощен вне неё.

Вооружение гладиаторов-самнитов, по Ливию, было скопировано капуанцами с оружия снятого с убитых самнитских воинов. Мы не раз встречаем у Ливия, что самниты отличались роскошными доспехами, а у части воинов оружие отделывалось золотом и серебром. Вообще, для того чтобы зрители называли гладиатора самнитом, он должен отвечать их представлениям о вооружении данного народа; за период существования гладиаторских боёв вооружение бойцов претерпело некоторые изменения, однако способ боя и общий вид "самнитов", "галлов", "парфян", метателей дротиков и прочих гладиаторов оставался неизменным и легко узнаваемым публикой. Подробно описанное Ливием вооружение реальных самнитов является простой выдумкой, что подтверждается данными археологии. Ещё один прекрасный пример "достоверности" этого автора в подобных вопросах.

Если А. Жмодиков желает можно кратко обрисовать ситуацию с археологическим материалом по армиям Италии. Этруски, как уже отмечено, представлены теми же доспехами, что и греческие гоплиты. Существуют примеры полного гоплитского вооружения, как в захоронениях, так и на изображениях воинов. В захоронениях находят дротики, некоторые из которых сконструированы как позднейшие пилумы, копья для ближнего боя длиной до 2,5 м, мечи и боевые топоры. На изображениях гоплиты вооружены в ряде случаев одним копьём для ближнего боя, а иногда двумя подходящими как для рукопашной схватки, так и для метания. Не сохранилось ни одного изображения самнитского воина, которое бы не оспаривалось как изображение греческого пехотинца (см. Коннолли указ. соч.). По данным археологии самниты имели копья, дротики, мечи, а в качестве защитного снаряжения шлемы, большие овальные или круглые щиты, нагрудники и поножи. Вольски вооружались копьями от 1,5 м до 2,6 м длиной, дротиками, мечами, боевыми топорами, нагрудниками и шлемами, на изображениях мы встречаем воинов вооружённых одним или двумя копьями, топорами и большими щитами. Как мы видим археологические находки противоречивы и сами по себе не достаточны для выяснения тактики (кстати, в Греции также находят немало наконечников дротиков и стрел, у нас есть изображения гоплитов вооружённых двумя копьями, одно из которых метательное; метательное оружие было широко распространено, но тактика фаланги гоплитов базировалась не на его применении).

Галлы были вооружены большими овальными щитами, шлемами, иногда кольчугами, разнообразными копьями и дротиками и, конечно, знаменитыми галльскими мечами, длина которых с течением времени увеличивалась. Источники (Полибий, Плутарх, Диодор, Дионисий, Ливий) рассказывают нам, что галлы предпочитали вести ближний бой, в котором их природные качества и сила могли проявиться лучше всего: "Вскоре у галлов не осталось иного оружия, кроме коротких мечей, пригодных только для ближнего боя. Подходящих камней галлы не запасли, и поэтому им пришлось кидать, торопливо хватая, те, что попадались им под руку. Непривычные к такому бою, они метали их неумело, не стараясь усилить бросок и не зная приёмов, облегчающих это. Они не были достаточно осмотрительны, так что метательные копья, пули и стрелы поражали их отовсюду … они дали втянуть себя в битву такого рода, для какого совсем не годились. В самом деле, они привыкли к ближнему бою, где на удар можно ответить ударом, ранением на ранение, – это разжигает их ярость и воспламеняет дух. А здесь, где противник, издалека наносящий им раны лёгким метательным оружием, скрыт от глаз, их слепое неистовство не находит выхода, и подобно пронзённым зверям, они кидаются на своих же… открытые раны не устрашают галлов: напротив того, когда рана открытая и скорее широка, нежели глубока, они лишь рады тому, что воинская слава их возросла; зато если засевшее глубоко в небольшой с виду ране острие стрелы или мелкий осколок терзает плоть и, несмотря на попытки его извлечь, никак не выходит, галлы в бешенстве бросаются наземь от стыда, что причина их мучительной боли столь ничтожна…" (Тит Ливий XXXVIII.21).

4) "Важно отметить, что сражения с эллинистическими армиями можно пересчитать по пальцам, и происходили они в период, когда римское военное дело уже представляет собой достаточно сложившуюся систему, тогда как с народами Италии римляне воевали столетиями."

Эллинистические армии, как я указывал, включают в себя войска греческих городов в Италии и Сицилии. Ещё раз подчёркиваю, что под фалангой в эллинистическую эпоху я подразумеваю как фалангу пикинёров, вооружённых сариссами, так и фалангу копьеносцев с обычными копьями.

5) "В источниках нет указаний на то, что в армии Ганнибала были греки или македонцы в сколько-нибудь значительном количестве".

Греческие и македонские наёмники использовались в карфагенской армии и во Вторую Пуническую войну, так при Заме в состав армии Ганнибала входил, если верить Ливию, "легион" македонян, для выкупа которых впоследствии в Рим было направлено посольство из Македонии. По Полибию, "в войсках его (Ганнибала) были ливияне, иберы, лигуры, кельты, финикийцы, италийцы, эллины…" (Полибий, XI.19.).

6) "В ту эпоху в Греции и во всем эллинистическом мире был распространен тип полугоплита-полупельтаста…"

Такого рода войск как "полугоплит-полупельтаст" мы не встречаем у древних авторов, войска по снаряжению и способу применения делятся на тяжеловооружённые и легковооружённые. Пельтасты сами по себе были чем-то средним между обычными застрельщиками и гоплитами. Вообще, судя по всему, пельтастами с определённого момента стали называть любых пехотинцев, которые несли небольшой (сравнительно с традиционным гоплитским) щит и не обладали тяжёлыми доспехами. Так, например, в армии Филиппа V пельтасты использовались в строю фаланги. У Диодора пельтасты описаны так: "Он (Ификрат) создал небольшой овальный щит среднего размера, достигнув обеих целей: дать телу надёжную защиту и позволить воину быть полностью свободным в движениях… пехота, которая прежде называлась "гоплитами" за свой тяжёлый щит, теперь стала называться "пельтастами" за лёгкую пельту, которую она носила. Что касается копья и меча, то он сделал изменения в противоположном направлении: а именно, он увеличил длину копья на половину и сделал мечи вдвое длиннее, чем раньше" (15.44.2.).

7) "Взгляд, что "африканцы" Ганнибала были фалангитами c длинными копьями (сариссами), является недоразумением – что бы Ганнибал с ними делал в горах Испании – скорее всего, они были также именно thyreophoroi, и переход на римское вооружение не был особо сложным для них."

Вооружение африканской пехоты долгое время являлось предметом споров. Я придерживаюсь того мнения, что основную часть ливийской и карфагенской пехоты составляли гоплиты, вооружённые копьями, подчёркиваю не сариссами, а копьями длиной до двух с половиной метров. Прямых описаний снаряжения ливо-финикийской пехоты времён Второй Пунической войны у нас не сохранилось. Для более раннего периода у нас есть описание карфагенского Священного отряда сформированного из граждан города: "тела, защищённые нагрудниками из железа и медные шлемы на головах, кроме того, огромные щиты, чтобы прикрывать и защищать карфагенян… которые как я сказал, были вооружены не легко, а тяжело…, когда они падали, то не могли из-за веса доспехов, подняться снова с оружием в руках" (Плутарх "Тимолеон"). Нет оснований считать, что этот отряд сохранялся в III в., однако мы знаем, что в Греции подобные отряды состояли из таких же гоплитов, как и основная часть городской фаланги, поэтому не будет необоснованным предположение, что фаланга карфагенских граждан была сформирована из гоплитов греческого типа. В сражении при Заме ливийцы и карфагенские граждане были построены вместе, одной фалангой, и вооружены они поэтому должны были быть одинаково. И Тит Ливий и Полибий делят тяжеловооружённую пехоту армии Ганнибала на два главных вида: пехота галлов и испанцев и африканская пехота, соответственно, существовали различия в вооружении тех и других. Полибий упоминает о вооружении карфагенян, сравнивая военное дело римлян и македонян, причём он пишет, что победы Карфагена произошли не из-за превосходства в вооружении, а из-за гения Ганнибала, и когда римляне получили полководца равного ему, то и победа перешла к ним. Ганнибал не одобрял того, как были вооружены африканцы до прибытия в Италию, и при первой возможности перевооружил их по римскому образцу. Если бы карфагеняне были вооружены, так как предполагает Жмодиков, то Полибий написал бы, что их победы не зависели от вооружения, так как оно было сходно с римским: большие щиты, дротики, мечи и нагрудники, Полибий же наоборот подчёркивает, что вооружение африканцев было иным – худшим, чем у римлян. Мы знаем, что Ганнибал вооружил римским оружием только африканскую пехоту, в то время как кельты и иберы сохранили своё национальное вооружение, которое действительно было похоже на римское (см. P. Connolly, указ. соч., а также описание сражения при Каннах у Ливия и Полибия) и на то, которое Жмодиков даёт фиреофорам. Научить африканского воина действовать мечом вместо копья было не сложно, тем более что гоплиты всегда имели мечи на вооружении, а метание дротиков было частью их подготовки. Интересно также сообщение Полибия о том, что Птолемей дал трём тысячам находившимся у него на службе ливийцам македонское вооружение (т.е. сариссы), вместо имевшегося у них (V.65,82.). Следовательно, боевые приёмы ливийцев были похожими на македонские, хотя и не точно такими же, т.е. ливийцы были гоплитами греческого типа.

8) "Странно, что критику это надо представлять – все это прекрасно рассказано у античных авторов в описаниях битв при Киноскефалах и Пидне. Римляне, столкнувшиеся со сплошной нерасстроенной фалангой, совершенно беспомощно отступают перед ней, немногие пытающиеся сопротивляться гибнут на копьях, римский военачальник в отчаянии рвет на себе одежду."

 

В примере столкновения фаланги и римлян, я имел в виду не только фалангу пикинёров, но и обычную фалангу копьеносцев. Пользуясь тактикой Жмодикова, римляне терпели бы поражения от любого противника, стремящегося к ближнему бою. Кстати, взгляды Жмодикова на то, как легион побеждал фалангу пикинёров, не совсем правильны. Римляне никогда не отступали "совершенно беспомощно" перед сариссофорами. При Киноскефалах двойная фаланга атаковала легионы с гребня холма, находясь выше на склоне, Полибий и Ливий подчёркивают, что подобное расположение дало македонянам большое преимущество в натиске. Ни в одном из сражений с римлянами фаланга не расстраивалась из-за движения по пересечённой местности: при Киноскефалах левый фланг фаланги не успел развернуться из походного порядка, а при Пидне фаланга расстроилась не из-за местности (Фронтин сообщает, что фаланга, сохраняя порядок, наступала по неровной местности, Ливий ничего не упоминает об этом, а Плутарх пишет следующее "неровности земли не позволили бы широко растянутому фронту так точно построиться, чтобы щиты всюду были сомкнуты, и Эмилий понял, что много промежутков и брешей возникнет в македонской фаланге, как это обычно случается во всех больших армиях из-за различных усилий бойцов, которые в одном месте воодушевлённо напирают вперёд, а в другом вынуждены отступать"). Полибий, сравнивая фалангу с римским строем, отмечает, что на ровном месте римляне не могут выдержать первого натиска македонской фаланги, однако, "из теперешнего образа действий римлян… и событий уже свершившихся… легко понять, чем это должно кончиться", римляне не выставляют всех бойцов в первую линию, а оставляют часть в резерве. Теперь победит ли фаланга первую линию, или сама будет побеждена, ряды её расстроятся, и вторая линия римских манипулов вклинится в образовавшиеся промежутки. По Титу Ливию римляне не могли прорвать фалангу пикинёров и были трижды опрокинуты во время упоминавшегося боя в бреши (XXXII, 4), так как места было не достаточно для атак и отходов, "а ведь именно из-за этого обычно нарушается стройность рядов" (не от продолжительного метания пилумов, как полагает Жмодиков, а именно из-за атак и отходов). При Пидне, как свидетельствует Плутарх, Эмилий Павел "…приказал римлянам бросаться в интервалы и промежутки во вражеском строю и не начинать одну общую атаку, а сражаться как бы в нескольких отдельных сражениях. Этот приказ Эмилий отдал центурионам, а они солдатам, и они проникли в промежутки, разделявшие их врагов, атаковав некоторых с боков, где они были обнажены и открыты, а другие, обойдя сзади, атаковали с тыла и таким способом разрушили силу фаланги, которая состоит в совместном действии и тесном единстве…". Тит Ливий пишет, что "главная причина победы была очевидна – битва рассредоточилась: сражались повсюду, но порознь, и фаланга заколебалась, а потом рассыпалась…" (XLIV, 41.6.). Если верить его рассказу, то последовательность событий была такова: первый легион отбросил часть пельтастов, находившихся на левом фланге македонян, а затем атаковал с фронта стоявшее позади этих пельтастов подразделение "меднощитых", одновременно слоны и римская конница опрокинули правый фланг противника, а в центре второй легион прорвал фалангу.

9) "Для греческих гоплитов и французских рыцарей останавливаться под обстрелом, соответственно, персидских и английских лучников было просто бессмысленно, т.к. они не имели вообще никакого метательного оружия, тогда как для успешной перестрелки с лучниками нужны по меньшей мере луки, так что для них стремление как можно скорее завязать ближний бой было единственным способом добиться успеха, тем более, что греки превосходили персов в вооружении для ближнего боя (Hdt. VII.211; IX.63). Римляне же, как показано в моей статье, широко применяли метательное оружие, и, как правило, сталкивались с противниками, также широко применявшими метательное оружие, причем такого же типа – метательные копья и дротики, и не сильно уступавшими, или вообще не уступавшими в вооружении для ближнего боя, тогда как сражения с эллинистическими армиями были относительно редки."

 

С одной стороны Жмодиков полагает, что наиболее эффективно тяжеловооружённый воин может быть использован в рукопашном бою (римляне, по его мнению, всякий раз попадали в трудное положение, когда их атаковали войска, построенные и вооружённые для ближнего боя, были ли это македоняне, греки или испанцы), следовательно, у римских легионеров не хватало храбрости и дисциплины, для того чтобы действовать наиболее удобным способом против воинов, обладавших таким же защитным вооружением как и они. Это равносильно утверждению, что римский солдат был хуже греческого ополченца, ведь греческие фаланги постоянно сталкивались в рукопашном бою с противником, не уступавшим им в вооружении для ближнего боя.

10) "Это замечание требует разъяснения – критик полагает, что во встречном бою римляне не обороняются, но и не наступают?"

Разделяя описание Жмодикова на два типа боя, я имел в виду, что в том случае когда римляне наступают, противник должен стоять на месте, а не идти им на встречу, иначе тактика Жмодикова неприменима (т.е. встречный бой по Жмодикову просто невозможен).

11) "Сравнение гражданского ополчения Рима с профессиональными регулярными европейскими армиями Нового Времени я полагаю совершенно некорректным…"

Я сравниваю римские ополчения не с профессиональными регулярными европейскими армиями, а с американскими или французскими ополчениями. Легионы Второй Пунической войны и Цезаря вполне можно сопоставить с любыми профессиональными солдатами.

12) "Непонятно, откуда берется цифра в 20-25 м и зачем останавливаться для метания – метать лучше по ходу движения."

Цифра 20-25 метров взята из опытов реконструторов, своего рода "дельбрюковского" эксперимента. Остановка при метании необходима для того, чтобы начать длительный метательный бой, в ином случае войска войдут в непосредственное соприкосновение с противником. К сожалению, Жмодиков не описывает подробно, как он представляет себе столкновение двух армий. Рассмотрим действия римских легионеров: на каком-то расстоянии от противника манипулы переходят на бег, приблизившись, они на бегу метают пилумы и издают боевой клич (так Жмодиков понимает натиск). Однако неясно, что происходит вслед за этим. Предположим, противник не испугался "первого крика", а стоит или храбро идёт вперёд. Что в этом случае делают римляне? Если они продолжают бежать на врага, то дело неминуемо закончится рукопашной схваткой, и она будет продолжаться до бегства одной из сторон. Если римляне останавливаются, то как это происходит? Отдают ли приказ об остановке центурионы, перекрывая топот ног и рёв солдат своим звучным голосом, или остановка происходит по усмотрению отдельных воинов? В любом случае, представляет ли Жмодиков, что произойдёт с сомкнутым строем длиной в тысячу и более человек, если воины попытаются прекратить бег? Ясно, что разом остановиться они не смогут, некоторые остановятся раньше, некоторые позже, строй придёт в полный беспорядок, и случится это в двадцати – тридцати шагах от противника, который не упустит такой прекрасной возможности для атаки. Сомкнутый строй, перешедший на бег, не может остановиться поблизости от противника для ведения боя дротиками, не придя в замешательство.

13) "Разница между брешью в стене и открытой местностью, на мой взгляд, столь очевидна, что не нуждается в пояснении."

О сражении в бреши Ливий пишет следующее: "После того как земля была расчищена от обломков рухнувшей стены, он… посылал одну когорту за другой, чтобы прорваться, если возможно, через плотный строй македонян, который они называют фалангой. Но в узком месте для бреши в стене, которая отнюдь не была широкой, оружие, которое он использовал и метод ведения боя давали преимущество противнику. Когда глубоко построенные македоняне опускали свои копья огромной длины, это было похоже на стену щитов, и когда римляне, напрасно метнув свои дротики, выхватили мечи, они не могли ни сойтись с противником близко, ни обрубить древки копий; если же им удавалось отсечь или обломить одно из копий, то обломок древка, оставался на месте среди целых копий и частокол сохранялся невредимым. Врагу помогало то, что фланги его были защищены уцелевшей частью стены, кроме того места было недостаточно для атак и отходов, а ведь именно из-за этого обычно нарушается стройность рядов…" (XXXII, 17). Мы видим, что Ливий описал полевой бой в миниатюре, можно предположить, что ширина бреши была как раз достаточна для развёртывания одной когорты. Однако, в отличие от полевого сражения, фланги войск были защищены, а македоняне оставались неподвижны и не преследовали отступающих римлян, которые вместо одной разбитой когорты вводили в дело другую.

14) "Не совсем понятно, от чего должна была поредеть фаланга, если римские дротики не причиняли ей вреда."

Ясно, что если один залп дротиков не принёс римлянам успеха, то долгий обстрел должен был бы дать результаты. Временем для стрельбы римляне располагали, а защитное снаряжение македонян было не лучше чем у остальных противников римлян, щиты же фалангитов были значительно меньшего размера чем обычные щиты гоплитов, так как сариссу держали обеими руками. Несмотря на это, метнув дротики, римляне раз за разом безуспешно пытались с мечами прорваться через фалангу, и именно этот "способ ведения боя" оказался слабее македонского в данных обстоятельствах. Так как далее Ливий пишет, что в бою сравнивались военная выучка и вооружение обоих народов, а из текста мы видели, что речь идёт об использовании фаланги сариссофоров против римлян, действующих мечами, то нужно признать, что римляне применяли в этом столкновении свою обычную тактику, предназначенную для полевого боя: залп пилумов, а затем атака с мечами.

15) "Не следует судить по вольному переводу о том, что хотел сказать Ливий. Необходимо обратиться к латинскому оригиналу, где рассказывается, что после того, как римляне с первого натиска заставили противника податься назад, они постепенно и медленно, в полном порядке, продвигались вперед, почти без сопротивления, хотя противник ещё пытался бороться, производя быстрые, но слабые и разрозненные контратаки (Liv.XXX.34.3)".

Непонятно почему Жмодиков не приводит перевод оригинала, на который ссылается, а лишь вольно и кратко пересказывает его, разбавляя текст собственными выводами: "Римляне… сражались и обрушивались на противника весом своего оружия и тел; противник же больше полагался на ловкость и быстроту ног, чем на настоящую силу. В результате римляне заставили врага отступить первым натиском, затем, толкая плечом и щитом и двигаясь вперёд с места, с которого они выбили противника, они значительно продвинулись, как будто не встречая никакого сопротивления. Когда находящиеся в задних рядах поняли, что происходит движение вперёд, они также надавили на передних и значительно увеличили вес удара…" (XXX.34). Это очень характерное описание боя двух фаланг пехоты, где задние шеренги напирают на передние, увеличивая силу натиска, а передние толкают противника щитами и теснят весом своего тела.

16) "Критик опять буквально воспринимает написанное переводчиком, не удосуживаясь проверить данный фрагмент по оригиналу – там говорится, что каждый римлянин без остановки твердо наступал и упорно сражался щитом (Liv.VIII.38.11)".

Переводя этот фрагмент из Ливия, Жмодиков делает то, в чём обвиняет русских переводчиков, а именно изменяет перевод в угоду собственным представлениям. В оригинале Ливий применяет выражение "urgentes scutis" (VIII.38). Использованный глагол имеет следующие значения: давить, нажимать, нажимать вперёд, толкать, подталкивать, напирать, понуждать, побуждать, принуждать. Таким образом, римляне сражаются именно "напирая щитом". Похожее выражение Ливий использует для рассказа об одном из сражений с вольсками: "враг яростно атаковал, напирая щитами и сверкая мечами…"(IV.37.).

17) "На самом деле видно, что этот случай отмечен как исключительный – римляне торопят знаменосцев, чтобы не было задержки при метании – очевидно, что обычно задержка как раз происходила, а в данном случае большое воодушевление и уверенность в легкой победе гонят римлян вперед, и они дружно метают пилумы (так у Ливия), атакуют с мечами и добиваются быстрой и решительной победы "первым натиском". Действительно, римлянам случалось иногда обратить врагов в бегство "первым натиском" или "первым криком", или самим обратиться в постыдное бегство от первой же вражеской атаки (ссылки в статье), т.е. боя на мечах фактически не происходило, и сражение в этих случаях заканчивалось быстро, тогда как обычно битвы продолжались несколько часов – все это изложено в моей статье и подкреплено ссылками, в том числе и на это сражение. Случались и ожесточенные схватки на мечах, но они были, судя по всему, достаточно редки, и потому они отмечались как особые, исключительные случаи…".

Описанный эпизод исключителен лишь в том, что римляне, разъярённые поражением, стремятся как можно скорее вступить в бой, торопят знаменосцев, которые задавали скорость передвижения, и сходятся с противником прежде, чем мог быть использован какой-либо тактический приём. Далее мы узнаём, что у римлян было принято метать дротики, а после браться за мечи – этот момент вовсе не выделен Ливием как необычный, наоборот, судя по изложению – это привычная римская тактика. Тут Ливий поясняет нам, что чтобы не было задержки, римляне метнули пилумы как по знаку; как мы знаем из других примеров (например, Liv. XXVIII.2.) легионеры во время атаки метали пилумы одновременно – залпом, то есть Ливий описывает здесь обычную практику, принятую для того, чтобы манипулы атаковали одновременно и строй не нарушался, естественно, что команду произвести залп давали центурионы. Текст не даёт нам оснований считать, что Ливий полагал, будто обычно римляне метали пилумы в разнобой, а в этот раз сделали исключение и метнули их залпом.

18) "Не надо и указывать, что отсутствие метания воспринимается как исключение, к тому же, Ливий прямо пишет, что этруски в этой битве проявили исключительное, невиданное до этого упорство".

Не слишком ли много исключений из правил? Как видно из примера, исключением является не то, что бились мечами, а то, что рукопашная началась прежде, чем стороны обменялись залпами (см. похожий случай у Цезаря, "Галльские войны" I.52). Жмодиков считает, что каждая массовая рукопашная схватка была для римлян нежелательным "эксцессом" (стр. 6) "если до неё вообще доходило дело" (стр. 9), так как манипулярный боевой порядок не предназначен для рукопашной и даже неудобен для ближнего боя; я же многими примерами показал, что источники пишут о рукопашных схватках, как о чём-то обыденном, естественном и постоянно происходившем. Я никогда не сомневался, что римляне перед атакой метали пилумы, но считаю, что после этого они завязывали ближний бой. Это подтверждают источники, в них нигде мы не встречаем фразы "бой был таким жарким, что дело даже дошло до мечей"; античные авторы, как показатель ожесточённого боя, лишь отмечают – противники атаковали друг друга так яростно, что перед рукопашной не успели метнуть дротики.

19) "Критик, однако, умалчивает о другой битве с этрусками, в которой римляне, стоя на холме, останавливают атаку врага метанием снарядов и камней".

Почему же так любящий говорить об исключениях Жмодиков не объясняет нам, что в приведённом им примере ситуация была как раз необычная – римляне заняли столь труднодоступную позицию на неровном и каменистом склоне горы, что значительно превосходившие их численностью этруски не могли к ним приблизиться. Ливий подчёркивает, что римляне, опасаясь большого численного превосходства этрусков, заняли хорошую позицию на склоне, причём, благодаря особенностям местности, на земле валялось много камней. Уверенные в своих силах этруски атаковали, метнули снаряды и попытались завязать ближний бой. Однако римляне, предпочитая ослабить противника перед рукопашной, со своей неприступной позиции, как со стен города, забрасывали этрусков дротиками и камнями. Продвигаясь под градом снарядов, этруски обнаружили, что "приблизиться к римлянам не так-то просто" и остановились в замешательстве, тут на них и обрушилась контратака легионеров. Основные черты римской тактики прослеживаются и в этом сражении – обстрел дротиками, а затем атака с мечами. Из-за свойств местности и превосходства сил противника прелюдия атаки была несколько дольше чем обычно, причём римляне оказались способны провести долгий обстрел благодаря обилию камней на склоне горы, как это особо подчёркивается Ливием.

20) "Мне кажется, совершенно очевидно, что кельтиберы не особенно "любили" массовый ближний бой, т.к. его довольно сложно вести, "перебегая с места на место", что куда более уместно в метательном бою, и явно хотели удрать…"

Жмодиков искажает слова Ливия: римляне не резали бегущие толпы врагов, а, метнув дротики, бились с тяжеловооружёнными испанскими щитоносцами мечами "один на один или попарно", а вот когда кельтиберы были опрокинуты, то отступление для них было затруднено, и римляне могли избивать бегущих.

21) "Критик пишет: "Во время 2-й Пунической войны Эмилий Павел планировал…"

Моя вина, опечатался, конечно, во время 3-й Македонской войны.

22) "Наверное, все согласятся, что римский тяжеловооруженный пехотинец все же худший метатель, чем эллинистический дротикометатель-профессионал, но, несомненно, лучше него в ближнем бою".

Ливий не говорит, что легионеры выйдут победителями из рукопашной с "эллинистическим дротикометателем-профессионалом", а лишь замечает, что римлянин всегда выйдет победителем из рукопашной, где дело решает меч.

23) "Эти слова у Ливия – явное недоразумение: если бы два одинаковых легиона сошлись в бою, то центурионы не встретились бы никогда, поскольку оказались бы, по принципу "зеркального отражения", в разных местах, а старшие центурионы оказались бы вообще на противоположных флангах армий… для поединка они могли и выйти вперед, на "нейтральную полосу", как это делают герои "Илиады"…"

 

Ещё одно свидетельство неспособности Тита Ливия давать надёжную информацию военного характера и его некомпетентности. Он даже не замечает того простого обстоятельства, что центурионы действительно должны были бы находиться в разных местах. Я сразу обратил на это внимание и поэтому написал, что не могло возникнуть лишь представление о таком поединке, ясно, что в реальности подобная встреча была невозможна (кстати "римские читатели" Тита Ливия и на этот эпизод видимо не обратили внимания). Считать, что центурионы могли выходить на "нейтральную полосу" для поединков между собой в духе героев "Илиады", значит абсолютно не понимать сущности римской дисциплины и военного дела (я считаю, что Жмодиков, который неплохо разбирается во всём этом, просто зашёл слишком далеко в поисках аргументов). Героические поединки никогда не были делом центурионов, которых выбирали за опытность в командовании, а не за физическую силу. В данном случае такой поединок просто невозможен, так как один из "поединщиков" желал уклониться от встречи казавшейся ему неминуемой. Возможно, Жмодиков считает, что центурионы были обязаны выбегать из рядов для поединка, так сказать, "по первому требованию"? Ливий сообщает нам, что не только упомянутый центурион вынужден был столкнуться с соответствующим центурионом латинов, но и все остальные центурионы римлян должны были встретиться с центурионами неприятеля из-за того, что войска построились одинаково. Или Жмодиков полагает, что все римские офицеры перед сражением одновременно выходили для поединков на "нейтральную полосу"? Ясно, что представление о возможности подобного противостояния могло возникнуть у Ливия только если он имел в виду массовую рукопашную схватку строя против строя.

Вообще данное сражение очень хорошо демонстрирует насколько недостоверно Ливий описывает битвы произошедшие до Второй Пунической войны. Это описание одно из самых подробных в истории Ливия и, казалось бы, должно происходить из надёжного источника; рассмотрим ход битвы по Ливию. Противники, построившись манипулярным строем, сходятся друг с другом и некоторое время упорно сражаются. Наконец гастаты левого фланга римлян не выдерживают натиска латинов и отступают за принципов. В результате этого манёвра римский строй приходит в беспорядок, и консул Деций решает, что для спасения армии нужно принести себя в жертву богам. Далее следует подробное и красочное описание этого жертвоприношения, причём консул верхом в одиночку бросается на когорты латинов. Латины поражены ужасом, который вскоре распространяется на всю армию, и как будто парализованы, когда же консул падает, сражённый снарядами, они бегут с места его гибели. Воодушевлённые римляне устремляются в прорыв, но, тем не менее, сражение продолжается, как будто ничего не случилось. Более того, латины снова начинают теснить римлян и уцелевший консул размышляет, не ввести ли в бой триариев. Однако, подумав, он приказывает аккензиям, стоявшим позади триариев, атаковать врага. Латины, приняв аккензиев, вооружённых в лучшем случае дротиками, за гоплитов-триариев, вводят в бой своих триариев. Латинские триарии, притупив и переломав копья, после кровопролитной схватки заставляют отступить первые римские линии и преследуют их. Консул произносит короткую речь, римские триарии, пропустив отступающих гастатов, принципов и аккензиев через промежутки, смыкаются, и обрушиваются на латинов, коля их копьями. Латины не выдерживают этого удара и бегут. В конце рассказа мы узнаём, что союзники римлян самниты, стоя на флангах, оказывали деморализующее воздействие на латинов, но в бой по неизвестным нам причинам не вступали. Латины потеряли в бою три четверти своей армии, тем не менее, на военном совете латинский полководец оспаривает факт поражения и утверждает, что стороны понесли равные потери. Весь рассказ Ливия настолько бессвязен и фантастичен, что нам остаётся лишь отбросить его и заменить словами: "между римлянами и латинами произошло сражение, в котором погиб римский консул, поле боя осталось за римлянами". Вообще, всякий раз, когда Ливий пытается нарисовать подробную картину боя этой эпохи, он пересказывает нам откровенные выдумки и заменяет недостающие подробности вымыслом. На примере сражения при Каннах видно как Ливий, даже имея под рукой надёжные источники, добавляет в рассказ римские басни добытые из какого-нибудь "Валерия Антиата".

24) "Впрочем, каким именно оружием был убит старший центурион латинов, Ливий не сообщает".

Приёмы римлян в поединках мы можем рассмотреть на примере нескольких известных нам подобных случаев. Знаменитый поединок Горациев с Куриациями описан Ливием так: "с поднятыми мечами шесть юношей бросились в атаку как два боевых строя… при первом столкновении сверкающие мечи застучали по щитам… видны стали… быстрые движения рук, стремительные удары мечами и щитами…" (I.25). Следующая схватка, описанная Ливием, произошла между Т. Манлием и вождём галлов: "он (Манлий) взял пехотный щит и испанский меч удобный для ближнего боя… Галл, держа свой щит левой рукой, чтобы отражать удары противника, обрушил сверху мощный удар своего меча. Римлянин уклонился от удара и, отбросив нижний край щита галла своим щитом, проскользнул под него и оказался так близко к галлу, что тот не мог воспользоваться своим мечом. Затем, направив остриё своего меча вверх, он нанёс два быстрых колющих удара в живот и пах…" (VII.10). Наконец, у нас есть история Цезаря о двух центурионах, которые во время обороны лагеря от галлов, когда было много стычек у стен, сделали вылазку: "… Пулион бросает свой дротик во врага и пронзает одного из многих подбегавших (заметим, что римлянин вооружён всего одним дротиком, а не двумя и не тремя), и в то время как этот галл был ранен, остальные прикрыли его щитами, и все стали бросать свои снаряды в римлянина, не давая ему двинуться. Щит Пулиона был пробит, и дротик застрял в перевязи, отбросив назад ножны и задержав правую руку, которая доставала меч. Враги столпились вокруг него в этом неудобном положении. Однако его соперник (второй центурион) подбежал к нему и подал помощь в этой опасной ситуации. Немедленно вся толпа повернулась от Пулиона к нему, думая, что первый римлянин пронзён дротиком. Варен атаковал с мечом и в рукопашной убил одного врага и оттеснил остальных…" (5.44).

25) "В сражении у Тразименского озера римляне были атакованы из засады, когда шли походной колонной между озером и грядой гор – вероятно, было уже не до метания, надо отбиваться от напавшего противника. Однако, также вполне вероятно, что Ливий здесь следует Полибию, как он часто делает при описании событий Второй Пунической войны…"

Описание завязки сражения у Тразименского озера заимствовано Титом Ливием не у Полибия, так как Полибий рассказывает о начале боя совсем другими словами и не упоминает о том, что римляне не успели выхватить мечи – это выражение принадлежит самому Титу Ливию. Жмодиков уклоняется от обсуждения "неудобных" слов Ливия, переходя на критику Полибия. Нам же необходимо отметить, что Ливий для создания картины отчаянного и гибельного положения указывает не на то, что римляне не успели бросить дротики (это означает у него обычно лишь ожесточённый бой), а на то, что римляне не смогли перед нападением достать наиболее необходимое оружие – мечи. Бой с самого начала был рукопашным и продолжался (по Ливию) три часа прежде чем римляне обратились в бегство. Жмодиков в своей критике рассказа Полибия о римской пехоте при Заме упускает из вида то, что перед тем как стучать мечами по щитам римляне отразили атаку слонов, таким образом, пилумы были уже израсходованы, а времени подобрать их не было, так как за слонами следовала карфагенская пехота.

26) "Полагаю, критику известно, что античные авторы сами сочиняли речи известных деятелей для украшения своих произведений, как в явном виде рассказывает Фукидид (I.22.1). К тому же, в этом случае вообще нет никакого противоречия – во-первых, всадники в тот период нередко спешивались в бою, во-вторых, обычай отрубать голову убитого врага – галльский, а инсубры – галльское племя".

Если Тит Ливий придумал речь Ганнибала, то тем более он должен помнить, что написал про смерть Гая Фламиния раньше. Описание гибели консула не допускает того, что инсубр был спешившимся всадником. В рассказе о сражении Ливий говорит: "… всадник-инсубр, который звался Дукарием и знал консула в лицо… разгорячил лошадь, врезался в густую массу врагов и убил знаменосца, бросившегося наперерез ему, когда он скакал, выставив копьё, а затем вонзил своё копьё в консула, но триарии прикрыли тело консула щитами и не дали снять с консула доспехи". Обычай отрубать головы вражеским полководцам существовал не только у галлов, например, римляне отрубили голову павшему в сражении Газдрубалу Барке и забросили её в лагерь Ганнибала. Пример смерти Гая Фламиния хорошо показывает недостоверность сообщений Тита Ливия о смерти военачальников: даже для сравнительно богатых источниками времён Второй Пунической войны он приводит два разных варианта гибели консула.

27) "Все дело именно в том, что Ливий здесь почти дословно следует Полибию…"

Здесь снова возникает вопрос о способности Ливия к критике своих источников: если Полибий недостоверно и неправильно описал вооружение галлов и испанцев, а Ливий дословно следует ему, значит Ливий всего лишь бездумный переписчик; если же Ливий всё же некоторым образом редактировал сообщения других авторов, приводя их в соответствие с тем, что ему казалось правдой, то, следовательно, Полибий прав. Вообще Ливий замечает, что Полибию можно верить "во всём, что касается римской истории".

28) "…нам неизвестна обычная глубина построения римлян, вполне возможно, что они строились в 4 шеренги".

У нас действительно сохранились лишь косвенные упоминания глубины построения римлян, которая к тому же могла варьироваться. Например, Помпей при Фарсале построил свои когорты по десять человек в глубину (Фронтин, "Стратегемы", 2.3.22). Вегеций, как кажется, считал, что обычным у древних являлось построение глубиной в шесть шеренг, а в тех случаях, когда место слишком узкое или количество воинов слишком велико, его источники советуют строиться в 10 и более рядов (III.15). Также мы должны рассмотреть этот вопрос в связи с теорией Жмодикова о передаче пилумов из задних шеренг в передние, чтобы увидеть, как автор впадает в противоречие с самим собой, пытаясь избежать несообразностей своей концепции. Если манипулы строились глубиной в четыре шеренги, и все четыре метали пилумы, то кто же передавал дротики передним шеренгам? Как вообще можно в бою передавать дротики сразу четырём шеренгам, которые продолжают их метать? На практике это не осуществимо, первые три шеренги оказались бы безоружными ещё в начале сражения. К тому же Жмодиков так и не ответил на вопрос: зачем римляне, которые полагались на метательное оружие, увеличивали глубину построения манипулов, ведь шеренги дальше четвёртой всё же не смогут метать дротики даже над головами впереди стоящих (слишком велико расстояние до противника). Полибий и Ливий оба подчёркивают, что карфагенский центр при Каннах был отброшен большим весом натиска глубоко построенных римских манипулов.

29) "Критик полагает, что от увеличения глубины строя "достигается увеличение силы натиска пехотной фаланги". Это весьма распространенная, но далеко не бесспорная теория, я считаю ее ошибочной, и я не одинок в этом мнении".

 

Я придерживаюсь иного мнения и тоже не одинок (см. Hanson V.D. The Western Way of War. Infantry Battle in Classical Greece. University of California Press 2000, а также Luginbill R. "Othismos: The Importance of the Mass-Shove in Hoplite Warfare", Phoenix 48 (1994), 51-61). Кстати, в данной заметке я привёл два указания источников на значение давления задних шеренг для увеличения силы натиска: при Заме и при Каннах.

30) "Критику следует не рассуждать на пустом месте, а ознакомиться с описанием осады Карфагена у Аппиана (Lyb. 112-133)".

Сообщения Аппиана я бы использовал только для воссоздания общей картины событий, он совершенно недостоверен в своих описаниях сражений и кампаний (здесь я согласен с мнением Жмодикова).

31) "Под сариссой Полибий всегда имеет в виду сариссу – это слово имело вполне конкретное значение и никогда не обозначает метательное оружие у Полибия".

Сарисса упомянута Полибием в этом случае в одном ряду с различным метательным оружием: "от сильных ударов камней, сарисс и всякого рода метательных снарядов". Я согласен с тем, что в остальных случаях Полибий и другие авторы, за исключением Страбона, говорят о сариссе как о более или менее длинной пике. Поэтому данный фрагмент всего лишь моё предположение, которое можно отбросить, так как оно не существенно. Кстати, приведённый отрывок из Полибия показывает, что он отнюдь не забывает о значении метательного оружия, но считает необходимым упоминать его, только когда оно играет важную роль.

32) "Во-первых, Полибий сообщает, что щит был окован снизу и сверху, чтобы его можно было ставить на землю (VI.23)".

Для того чтобы щит можно было ставить на землю достаточно снабдить его железной полосой снизу, сверху же она может служить лишь для отражения рубящих ударов, как это и написано у Полибия.

33) "Плутарх же описывает весьма отдаленные времена первых битв с галлами (начало IV в до н.э.), о которых даже такой любитель расписывать подвиги римлян, как Ливий, пишет очень мало и скромно, к тому же Плутарх писатель-моралист, а не историк, и неизвестно, откуда он взял такие подробности о столь давних событиях. Ни Ливий, ни Полибий, считающиеся куда более надежными и достоверными источниками информации, не пишут такого".

Полибий косвенно подтверждает слова Плутарха, объясняя наличие железной полосы необходимостью защиты от ударов мечей. К тому же если дело доходит до копий, это означает – противник подошёл настолько близко, что получил возможность рубить мечом. Кроме Ливия и Полибия у нас есть свидетельства очевидца – Цезаря, который описывает рукопашные схватки с галлами на мечах.

34) "Критик явно глубоко проникся гиперкритицизмом Г.Дельбрюка, но здесь он не слишком уместен".

 

Этот пассаж мне непонятен: если "гиперкритицизм" старого Ганса здесь не уместен, то почему же Жмодиков соглашается, что для истории военного искусства эти описания бесполезны?

35) "Критик пишет: "в одном месте автор может утверждать, что галлы из-за отсутствия защитного вооружения были особенно уязвимы для дротиков, а в другом писать, что римляне вооружили гастатов вместо дротиков копьями триариев, чтобы парировать удары галльских мечей". Не вижу никакого противоречия. Именно поэтому римляне предпочитали расстреливать галлов издали, ссылки я уже приводил."

Противоречие очевидно – метание дротиков это бой на расстоянии, тогда как использование копий подразумевает рукопашную.

36) "Совершенно естественный приказ: попытаться остановить противника градом снарядов, но быть готовыми, если это не удастся, отразить его мечами и щитами, пользуясь преимуществом более высокого положения на склоне".

 

Трактовка Жмодикова не только вольная, но и искажающая смысл приказа. Марий говорит просто: забросать копьями, а затем пустить в ход мечи. Слова "попытаться остановить противника градом снарядов, но быть готовыми, если это не удастся, отразить его мечами и щитами" выдуманы Жмодиковым, сам же Марий и не рассчитывал, что натиск диких германцев удастся остановить метанием копий. Пилумами можно было лишь расстроить колонны германцев и лишить многих из них щитов. Для примера приведу похожий приказ, отданный римским войскам перед сражением с варварами Боудики: "Сомкните ряды и, метнув дротики, продолжите кровопролитие и уничтожение мечами и щитами, не думая о добыче. Когда победа будет одержана, всё будет в вашей власти". Так велико было воодушевление вызванное обращением военачальника и так быстро стали опытные в сражениях ветераны готовиться к тому, чтобы метнуть свои дротики, что Светоний дал сигнал к битве уверенный в результате. Сначала легион оставался на своей позиции, используя для защиты узкое дефиле; когда легионеры использовали свои снаряды, которые метнули с точным прицелом в приближающегося врага, они бросились в атаку колонной…" (Тацит, Анналы).

37) "Если римляне были не слишком уверены в своих силах, особенно при столкновении с новым, диким и незнакомым противником, каковыми были когда-то галлы, а в данном эпизоде – тевтоны, они предпочитали обороняться, выбирая позицию на холме".

 

Для любого генерала вполне естественно, выбирать хорошую позицию для боя с опасным противником. Так же, как нам известно, оборона с последующим переходом в контратаку является самой сильной формой боя, ничего не может быть лучше, чем с помощью манёвров вынудить противника к атаке в невыгодных условиях.

 

38) "Интересно, как критик представляет себе бой мечами против сарисс?"

Как мечами бились против сарисс описано у Ливия (см. выше) и у Плутарха, цитату из которого я привёл в предыдущей статье. За примерами можно обратиться к опыту XV-XVI вв., к описаниям столкновений испанских меченосцев и швейцарских пикинёров.

39) "…эллинистическая фаланга сама была неспособна быстро двигаться, и отступать перед ней можно было, вероятно, довольно неспешно…"

Эллинистическая фаланга в конце атаки, вполне возможно, делала короткую пробежку, о высоком качестве римских войск и об их привычке к рукопашной говорит тот факт, что они не откатились перед фалангой сариссофоров сразу, а отчаянно пытались прорвать её, причём центурион пелигнов бросил в ряды противника значок, чтобы заставить воинов удвоить усилия. Из развёртывания войск перед боем, приведённом у Ливия, мы знаем, что когорты пелигнов и маруцинов несли сторожевую службу перед римским лагерем. Судя по описанию хода сражения, они завязали стычку с фракийскими пельтастами и столкнулись с македонской фалангой ещё до подхода основных сил римлян, после чего были раздавлены массой наступавших войск, а пелигны к тому же потеряли свой значок (скорее всего весь эпизод с метанием значка придуман, чтобы оправдать его потерю). Описание сражения при Пидне см. выше. Отмечу лишь, что битва продолжалась меньше часа (а не менее двух часов), когда она началась было три часа дня, а когда закончилась не было ещё и четырёх.

40) "Критик также умалчивает о других интересных моментах у Плутарха…"

 

Невозможно привести все описания боёв у Плутарха, я процитировал наиболее ясные и определённые. Пример же Жмодикова доказывает лишь то, что раны от дротиков можно идентифицировать, а раны от мечей – нет (если вообще весь этот рассказ не является басней выдуманной сторонниками Суллы). Относительно цели изменения конструкции пилума существуют несколько версий. Возможно, что для тяжёлых пилумов довольно трудно было сделать такой наконечник, чтобы он одновременно и был достаточно прочным и гнулся при необходимости. Усовершенствование Мария (добавление деревянного гвоздя при креплении наконечника, вместо одного из железных) как раз и служило этой цели (G. Webster "The Roman Imperial Army", London, 1996, p. 39). Сам Плутарх отмечает только, что благодаря этому дротик сгибался, застревал в щите, и его древко волочилось по земле, не давая пользоваться щитом.

41) "Прекрасно, допустим, что это все чистая правда, хотя банды Катилины трудно назвать армией. Что это доказывает?"

Конечно, отдельный пример ничего не доказывает, однако это один из немногих случаев, когда сражение описано римским офицером. Заметим, что описание тактики обеих римских армий совпадает с рассказом Цезаря о ходе боя при Фарсале.

В состав "банд Катилины" входили ветераны, отставные солдаты, которых и поставили в первые ряды.

42) "Большое количество примеров чрезвычайно длительных сражений…"

Чаще всего в источниках не приводится точная продолжительность сражений. Ливий упоминает пятичасовую рукопашную схватку (VIII.38.) и трёхчасовую (Тразименское озеро), так что в отношении длительности боёв мы едва ли можем доверять этому автору. У Цезаря описано сражение с гельветами, продолжавшееся с семи часов дня (т.е. с 12.00-13.00) до вечера. Точная продолжительность не указана, но за это время римляне успели выдержать упорную рукопашную схватку, опрокинуть гельветов, преследовать их на расстоянии более 1 км, перестроиться, развернув третью линию в сторону фланга, снова вступить в бой, выдержать ещё одну ожесточённую схватку на два фронта и, наконец, окончательно опрокинуть галлов, т.е. фактически произошло две битвы.

 

43) "…массового применения метательного оружия на всем протяжении боя…"

Лёгкая пехота продолжала применять метательное оружие в течение всего боя, также резервы, вступая в дело, метали свои дротики, а отступившие и собравшиеся войска, могли подбирать снаряды перед новой атакой. Начавшаяся между главными силами рукопашная схватка вовсе не исключала применения другими отрядами метательного оружия. Для примера приведу описание Аммиана Марцеллина (участника войн Империи второй половины IV в. н.э.) сражения с аламаннами: "И вот, по обычному сигналу труб о начале боя, сошлись обе стороны с большим напором. Сначала полетели стрелы, и германцы бросились вперёд быстрым бегом, не думая об осторожности; размахивая оружием в правых руках, они ринулись, скрежеща зубами, на турмы наших всадников… наши воины не подались назад; закрыв свои головы щитами, они устрашали врага взмахами мечей и смертоносными выстрелами. В самый разгар боя всадники храбро держали свой тесный строй, пехота укрепляла свои фланги, образуя фронт тесно сплочённой стеной щитов. Поднялись густые облака пыли, и сражающиеся передвигались с места на место: наши то оказывали сопротивление, то подавались назад. Некоторые варвары, опытнейшие бойцы, припадая на одно колено, старались так отбросить врага. Упорство с обеих сторон было чрезвычайное, и рука сходилась с рукой, щит сталкивался с щитом, небо оглашалось громкими криками торжествующих и падающих. В то время как левое крыло, наступая, опрокинуло страшным натиском огромную силу напиравших германцев и с громким криком шло на варваров, наша конница, занимавшая правый фланг, неожиданно в беспорядке попятилась назад… Они (всадники) бросились врассыпную и произвели бы полный беспорядок, топча пехотинцев, если бы те, собравшись в тесный строй и поддерживая друг друга, не устояли недвижимо на месте… Когда аламанны отбросили и рассеяли нашу конницу, то навалились на строй пехоты в надежде, что теперь, когда сломлена уже бодрость сопротивления, им удастся погнать её назад. Но когда они сошлись лицом к лицу, то долго шёл бой с равными шансами успеха для обеих сторон. Корнуты и бракхиаты, закалённые в боях, нагонявшие страх уже внешним своим видом, издали громкий боевой клич… Дротики и стрелы со свистом летели тучей с той и другой стороны, и среди пыли, поднявшейся от движения людей и не оставлявшей никакого просвета, скрестились мечи, столкнулись тела. В пылу гнева расстроив свои ряды, варвары вспыхнули как пламя и старались ударами мечей разбить заслон щитов, который закрывал наших на манер черепахи. Заметив это,, , на помощь то, варищам , поспешили быстрым бегом батавы вместе с "царями" (страшный отряд, который может вырвать находящихся в самой крайней опасности из пасти смерти, если благоволит случай) и грозно раздавались трубные сигналы, и люди бились с напряжением всех сил.

Но аламанны, яростно вступив в бой, всё более воодушевлялись и в порыве бешенства готовы были уничтожить всё, что стояло у них на пути. Тучей продолжали лететь метательные копья, дротики и стрелы с железными наконечниками; в бою лицом к лицу бились кинжалами, сокрушали мечами панцири, и раненые, не потерявшие ещё всей своей крови, поднимались с земли, чтобы биться с ещё большим остервенением.

Равные сошлись здесь с равными: аламанны были сильнее телом и выше ростом, наши – ловчее благодаря огромному опыту; те дики и буйны, наши – спокойны и осторожны; те полагались на свой огромный рост, наши – на свою храбрость.

Римлянин иногда отступал под натиском оружия с тем, чтобы снова подняться, а аламанн, если чувствовал слабость в ногах, припадал на левое колено и сам бросал вызов врагу – высшая степень упорства. Внезапно вынесся вперёд с боевым воодушевлением отряд знатнейших, среди которых сражались и цари. Сопровождаемый простыми воинами, он дальше других врезался в наш боевой строй и, открывая себе путь, дошёл до легиона приманов, который был помещён посередине нашего боевого порядка – эта позиция называется "преторианским лагерем". Но наши солдаты укрепили свой строй, сплотившись в рядах, и, представляя из себя как бы крепкую башню, с большим воодушевлением возобновили бой; уклоняясь от ударов и прикрываясь по способу мирмиллионов, они кололи врага в бок мечом, если тот в гневе открывался. Аламанны, готовые пожертвовать жизнью за победу, пытались прорвать сомкнувшийся строй наших. Из-за множества мёртвых тел, падших под ударами приободрившихся римлян, выступали уцелевшие ещё варвары; но повсюду раздававшиеся стоны умирающих заставили их в ужасе остановиться.

Наконец аламанны пали духом: остатка энергии хватило только на бегство… Добившись такого успеха, победители стали ещё яростнее наступать; от частых ударов притуплялись у них острия мечей, под ногами валялись блестящие шлемы и щиты… И вот, когда… делу было дано такое завершение, раздался на закате дня сигнал трубы к отходу…" (XVI.12.36-62).

44) "…гибели военачальников в гуще битвы "под градом снарядов", несколько часов спустя после начала боя…"

Факты гибели полководцев в IV в., почерпнутые у Ливия, скорее всего, исходят из народных преданий или семейных легенд, в которых так красочно выглядела героическая смерть "под градом снарядов", кроме того, как мы знаем, римские полководцы предпочитали во время боя командовать, а не водить лично легионы в атаки, и обычно их сопровождала охрана из лучших воинов. Таким образом подобраться к военачальнику с мечом или копьём было совсем не просто, разве что напав неожиданно. Поэтому самой частой причиной смерти главнокомандующих могла быть "случайная пуля". К тому же во многих случаях мы не знаем, убит консул пехотинцем или всадником. Некоторые же описания гибели полководцев, вероятно, выдуманы. Например, упомянутая Жмодиковым, смерть центуриона Марка Центения Пенула, который якобы командовал армией в сражении против Ганнибала, простая сказка, как и всё это сражение вообще. По Ливию римский сенат доверил этому центуриону армию, которая вместе с добровольцами насчитывала 16 000 человек. Эта армия вступила в бой с Ганнибалом и была разбита в генеральном сражении. Рассказ, конечно, не выдерживает никакой критики. Как могли римляне, после разгрома при Каннах восьмидесятитысячной армии, решиться вступить в бой с Ганнибалом, имея лишь 16 000 человек? Римские сенаторы не были настолько глупы, чтобы обречь на уничтожение войско, понадеявшись на хвастовство какого-то центуриона, как представляет нам дело Ливий. Самое лучшее предположение, которое мы можем сделать состоит в том, что отдельный римский корпус попал в засаду и был разбит Ганнибалом, а все детали этого поражения выдуманы от начала и до конца.

45) "…лишь несколько примеров атак с мечами, завершающихся быстрой победой..."

Примеров атак с мечами много и у Ливия и у других авторов.

46) "…на отдельных примерах, вдобавок взятых из другого периода…"

Пример взят из рассматриваемого Жмодиковым периода, так как он в своей работе затронул времена Цезаря.

Анализ всей совокупности информации источников, позволяет сделать следующий вывод: битвы армий, в которых основную ударную силу составляла тяжёлая пехота, в описываемый период начинались с перестрелки лёгких войск, достигали кульминации при столкновении тяжёлой пехоты, которая метала снаряды (если имела их), а затем атаковала с мечами или копьями; во время боя в необходимых местах в дело вводились резервы, которые в свою очередь метали снаряды и вступали в рукопашный бой. "Когда римляне сталкивались с "неправильными" противниками, которые вели бой не по указанной схеме, им приходилось очень нелегко…".

47) "Естественно, римлянам трудно было тягаться в метании с нумидийцами…"

Что же это за покорители мира? Легионеры полагаются на метание дротиков, и, тем не менее, в этом их превосходят и "эллинистические дротикометатели", и нумидийцы, и даже галлы (Цезарь "Галльские войны" V.34, VII.82). Зато в рукопашных схватках они одолевают и нумидийцев, и греческих пельтастов, и македонских фалангитов, и галлов, и германцев.

48) "…группа римлян из 40 человек заняла вершину холма и, "сомкнув ряды", долго отбивалась, используя брошенные в них врагами дротики…"

Эта группа была отрезана от своих во время внезапного нападения на лагерь, не могла произвести атаку и была вынуждена отбиваться от обстреливавших её нумидийцев, заняв возвышенность. Интересно привести полный перевод этого отрывка: "Дротики, пущенные в них издалека, они даже метали обратно и, сражаясь горсткой против многочисленных врагов, не давали промаха. Если же нумидийцы подступали ближе, то они выказывали подлинное мужество и с величайшим ожесточением истребляли врагов, отбрасывали их и обращали в бегство". Как мы видим, Саллюстий отмечает, что использование дротиков брошенных противником – необычное явление, а также то, что эта небольшая группа римлян с успехом отражала в ближнем бою атаки нумидийцев.

49) "Цезарь упоминает, что расквартированные там легионы усвоили тактику местных племен, т.е. тактику лёгкой пехоты…"

Я ошибался, когда говорил, что тактику местных племён усвоили легионы, на самом деле в тексте нет указаний на это, возможно, речь идёт о лёгких войсках.

50) "Когда солдаты Цезаря попытались следовать тактике врагов…"

Солдаты Цезаря не пытались "следовать тактике врагов", а просто откатились, оказавшись неспособными противостоять ей. Цезарю пришлось послать на выручку VIIII легион, который и отбросил помпеянцев.

51) "Первый раз слышу, что Цезарь проиграл сражение при Руспине…"

Сражение при Руспине превосходно разобрано Г. Дельбрюком, которого, как мне кажется, Жмодиков читал, так что о проигрыше Цезарем этого сражения он "слышит" не в первый раз. Всех интересующихся подробным критическим разбором данного боя отсылаю к "Истории военного искусства…" Г. Дельбрюка, мне здесь добавить нечего.

52) "Сражение с эбуронами (галльское племя), на которое ссылается критик, является хорошим примером…"

Как я подчеркнул – сражение с эбуронами было стрелковым боем, полностью проигранным римлянами. Необычность сражения заключалась в том, что римляне были окружены галлами со всех сторон, не могли произвести общую атаку и были вынуждены стоять в низине под градом снарядов, которыми их осыпали сверху варвары. Иного выхода кроме построения в каре у них не оставалось и Цезарь, критикующий это построение, сам был вынужден прибегнуть в сходных обстоятельствах при Руспине к вытянутой форме каре. В начале боя римляне предпринимали контратаки отдельными когортами и "каждый раз, как какая-либо когорта выступала из каре, там много врагов падало мёртвыми. Как только Амбиориг (вождь эбуронов) это заметил, он приказал объявить своим, чтобы они стреляли издали, не подходили слишком близко к неприятелю и там, где он будет наступать для атаки, подаваться назад; при их лёгком вооружении и ежедневном упражнении им никакого вреда не будет… каждый раз, как какая-либо когорта выходила из каре для атаки, враги с чрезвычайной быстротой отбегали… если когорта начинала отступать на своё место в каре, то её окружали как те, которые перед ней отступали, так и те, которые стояли поблизости от неё. Если же римляне хотели оставаться в каре, то там не было места для проявления личной храбрости и вследствие своей скученности они не могли избавиться от снарядов, пускаемых в них неприятельскими массами…". Итак, легионеры в ближнем бою одерживали верх над галлами, однако когда те стали избегать рукопашной и осыпать римлян снарядами, тогда положение стало тяжёлым. Описание сражения практически полностью соответствует рассказу о сражении при Руспине. Несмотря на отчаянную ситуацию, римляне не побежали, а стояли под обстрелом с рассвета до восьми часов дня. Причиной разгрома стало убийство римского командующего во время переговоров с галлами, после чего варвары с дикими криками бросились на легионеров и прорвали их ряды. Мы видим, что даже в таких тяжёлых обстоятельствах, на неудачной позиции и при полной невозможности предпринять что-либо, войска не могут быть разбиты стрелковым огнём. Потребовался многочасовой обстрел сверху, со всех сторон, скученной массы легионеров, убийство командующего и яростная атака, чтобы сломить сопротивление римлян.

53) "Как хорошо известно, шоковый эффект атаки – явление психологическое…"

Для того чтобы понять ошибочность взглядов Жмодикова на природу натиска, нужно разобрать сущность этого явления. Вся сила психологического шокового эффекта натиска тяжёлой пехоты покоится на твёрдой уверенности противника в том, что за атакой последует натиск физический, переходящий в рукопашную; во времена Наполеоновских войн это называлось "боязнью штыка". Расстроенная армия, атакованная построенной, обращается в бегство потому, что её солдаты представляют себе как сомкнутые ряды неприятеля обрушатся на них. В стрелковом же бою сохранение сомкнутого строя не важно и даже не нужно, например, стрелки-пельтасты сражались врассыпную. Солдат не испугается натиска, если будет знать, что противник остановится для метания снарядов и не доведёт дело до рукопашной, поэтому набегавшей пехоте нумидийцев никогда не удавалось натиском опрокинуть римлян, а фракийским лёгковооружённым или пельтастам греческую фалангу. То, что рукопашный бой лучше начинать с разбега ясно и так, без комментария Цезаря, солдаты переходили на бег во время атаки испокон веков. Заметим, что Цезарь говорит не об "уверенном движении вперёд", вполне достаточном для поддержания духа своих солдат, а именно о беге, чреватом нарушением строя, но необходимом для увеличения силы натиска.

54) ""за помпеянцами дело не стало: они приняли на себя пущенные копья (снаряды: tela), выдержали атаку (impetus), удержались в своих рядах, со своей стороны, пустили в ход копья (pila) и схватились за мечи", именно в таком порядке – сначала выдержали натиск (психологически, удержавшись на месте, а не обратившись в бегство перед накатывавшейся массой солдат Цезаря и градом снарядов), и уже затем метнули пилумы и взялись за мечи (Caes. B.c. III.93)".

Что ж разберём точно слова Цезаря, если принять последовательность событий, предложенную им, то очевидно, что сначала происходит метание снарядов (в данном случае пилумов во время бега) и лишь затем натиск, т.е. тот психологический эффект, который достигается угрозой применения холодного оружия. Помпеянцы, как храбрые солдаты, не пугаются этой угрозы, а, встретив легионеров Цезаря залпом, обнажают мечи, и начинается упорный рукопашный бой. Очень логичное и понятное описание традиционной римской тактики.

55) "При изучении сражения при Фарсале следует учитывать описание битвы Аппианом, поскольку тот, судя по его же словам, использовал несколько источников, включая записки Цезаря и сведения одного из ближайших его сподвижников и участника битвы – Азиния Поллиона, а Аппиан описывает битву несколько иначе – он отводит куда большую роль метательному бою (App. XIV.78-80)".

Превосходной характеристикой подхода Жмодикова к источникам является то, что он предпочитает доверять в отношении тактических подробностей не ясным указаниям Цезаря, а Аппиану, знаменитому своими сказочными описаниями сражений. Описание Аппианом сражения при Фарсале ничуть не достовернее всех остальных его басен. Источниками ему послужили не только письма Цезаря и сообщения Азиния Поллиона, но и несколько других авторов, некоторые из которых сообщают о присутствии на поле боя 400 000 воинов. Сам Аппиан включает в состав войск Помпея "в громадном количестве все восточные народы… из Эллады лаконцы, предводительствуемые собственными царями и остальная часть Пелопоннеса, а с ними и беотийцы… и афиняне… почти все народы, обитающие по морскому берегу в восточном направлении (следует список из 13 народностей)… арабы, киприоты, родосцы, критские пращники…" Далее Аппиан совершенно точно перечисляет имена царей приведших с собой галатов, каппадокийцев и армян. Нужно ли говорить, что участие всех этих народов в битве простая выдумка. Цезарь, по Аппиану, приказывает перед сражением своим солдатам вообще не обращать на всю эту массу внимания! Затем Цезарь разрушает собственный лагерь (!), чтобы легионам некуда было отступать и выходит на бой. Когда был подан сигнал к сражению, воины с обеих сторон в молчании, торжественно идут навстречу друг другу, затем начинается метание стрел и камней, а конница Помпея обходит X легион Цезаря. Увидев это, Цезарь бросает в бой свою засаду и опрокидывает всадников противника, а затем окружает пехоту Помпея. Тут мы видим, как Аппиан обращается даже с имеющимися у него достоверными источниками: в этот момент, не перед началом сражения как у Цезаря или Плутарха, а именно во время уже завязавшегося пехотного боя "Помпей… запретил своим пехотинцам делать вылазки, выбегать вперёд из фаланги и метать снаряды, но, стоя в вытянутых шеренгах с готовыми к нападению копьями, защищаться врукопашную против наступающих". X легион окружает неподвижно стоящих воинов, и обстреливает их дротиками, до тех пор пока они не обращаются в бегство. "При этой схватке, однако, не было никакого крика от фаланги, никаких восклицаний ни убиваемых, ни раненых; только слышались вздохи и стоны падающих с достоинством на том месте, где они были выстроены…". Пока происходило избиение, союзные войска стояли в стороне "как зрители боевого состязания… и от удивления (!) не осмеливались окружить палатки Цезаря, хотя они охранялись людьми малочисленными и старыми…". Можно ли судить о тактике римских войск по творчеству автора позволяющего себе подобные опусы? Замечу, что Плутарх, который использовал в своих "Жизнеописаниях", как мемуары Цезаря, так и записи Поллиона, описывает ход сражения совершенно по иному и гораздо ближе к тексту Цезаря. У Плутарха содержится одна интересная ремарка: говоря о приказе, отданном Цезарем резервным когортам, он замечает: "Им надлежит не метать копья, как обычно делают самые храбрые, спеша начать рукопашную (именно так поступила остальная часть легионеров Цезаря), а бить в глаза и в лицо…" ("Помпей"). Живописная картина столкновения двух пехотных фаланг в Фарсальском сражении сохранилась у Лукана: "В то время как ряды Помпея были тесно сомкнуты щит к щиту, так что едва оставалось место для того, чтобы обнажить меч, на них обрушилась атака жаждущего сражения центра войск Цезаря. Ни человек, ни оружие не могли выдержать удар атаки, и яростный меч проникал в тело сквозь броню".

56) "Прежде чем рассуждать, что хотел сказать Цезарь, не мешало бы подробнее ознакомиться с его записками и внимательнее изучить данный эпизод, желательно, пользуясь оригиналом, а не переводом. У Цезаря ясно сказано: "как было предварительно приказано Цезарем" (Caes. B.c. III.93)".

Здесь я должен объяснить, что имел в виду. Приказ, отданный Цезарем, мог звучать как упоминавшийся ранее приказ Мария: " забросать противника копьями, а затем пустить в ход мечи и сталкивать врагов щитами…" или как приказ Светония: " Сомкните ряды и, метнув дротики, продолжите кровопролитие и уничтожение мечами и щитами…", то есть был всего лишь ораторским приёмом для придания уверенности солдатам перед боем.

57) "Римский метательный бой не требовал огромного пространства – вероятно, достаточно было примерно 50-70 шагов. Неужели, по мнению критика, расстояние между фронтами армий перед началом боя было меньше?"

Попытаюсь объяснить проще. У нас есть два поезда двигающихся с одинаковой скоростью из пункта А и пункта Б навстречу друг другу. Проехав равное расстояние, они столкнутся посередине. В сражении при Фарсале, после того как стороны пробегут навстречу друг другу это самое "как раз достаточное для взаимной атаки" расстояние, места для перестрелки просто не остаётся, ведь мы знаем, что, пробежав двойную дистанцию, цезарьянцы подошли вплотную к противнику и пустили в ход мечи.

58) "Почему же критик умалчивает о других красочных описаниях битв в записках Цезаря? Например, вот эти строки о битве с нервиями: "враги … проявили необыкновенную храбрость: как только падали их первые ряды, следующие шли по трупам павших и сражались стоя на них; когда и эти падали, и из трупов образовались целые груды, то уцелевшие метали с них, точно с горы, свои снаряды (tela) в наших, перехватывали их метательные копья (pila) и пускали назад в римлян"".

Неужели Жмодиков доверяет подобным картинам? Все эти варвары, стреляющие взобравшись на груду трупов своих товарищей, такая же выдумка, как и истории о варварах, идущих в атаку в цепях, чтобы не было возможности бежать. Тем более что эти события происходят когда сражение уже было выиграно Цезарем, и началось избиение галлов.

Сражение с нервиями стоит рассмотреть подробнее. После неожиданного нападения галлов на кое-как построившихся на склоне холма римлян, солдаты VIIII и X легионов залпами пилумов сверху сбили атаковавших их варваров в реку, так как те были изнурены переправой и долгой пробежкой вверх по склону, а затем контратаковали с мечами и перебили многих галлов. В другом пункте XI и VIII легионы точно так же сбили вниз своих противников, "с которыми у них завязался рукопашный бой" на берегу реки. На правом фланге сложилась тяжёлая ситуация, галлы сильно теснили римлян. Цезарь ободрил солдат и приказал идти в атаку, "а манипулы раздвинуть, чтобы легче было действовать мечами…". Тут победившие в других местах легионы пришли на помощь своим, и началось избиение галлов. Из этого рассказа мы видим, какую тактику применяют римляне: сначала залп пилумов, а затем атака с мечами. На правом фланге легионеры сбились в кучу, оказались деморализованы нападением и не могли атаковать обстреливавших их галлов. Потребовалось личное вмешательство Цезаря, чтобы перестроить когорты, бросить легионеров в атаку и в рукопашном бою мечами отбросить противника.

59) "…некоторые другие, свалившиеся от многих ран, поднимаются и возобновляют бой, опираясь на щиты – мне кажется, сложно представить, чтобы человек, упавший от ран, с трудом держащийся на ногах, опираясь на щит, сражался мечом, хотя он вполне способен метнуть снаряд, поскольку римляне были выше по склону".

Человек, упавший без сил из-за ран, вообще не может принимать участие в бою. Зато те, кто выдавали за раны лёгкие царапины и спешили покинуть строй под этим предлогом, вполне могли вернуться в задние ряды, почуяв победу. Похожий случай поэтического преувеличения можно найти и у Аммиана Марцеллина: "…в бою лицом к лицу бились кинжалами, сокрушали мечами панцири, и раненые, не потерявшие ещё всей своей крови, поднимались с земли, чтобы биться с ещё большим остервенением…" (XVI.12.46.).

60) "Такое сражение длилось пять часов подряд, и неприятель очень теснил наших благодаря своему численному превосходству. Наконец, они, издержав все снаряды (tela), обнажили мечи, бросились в гору в атаку на когорты, убили нескольких человек, а остальных принудили повернуть тыл…"

Этот, уже не раз приводившийся Жмодиковым пример, нужно разобрать. VIIII легион, преследуя отступавших помпеянцев, приблизился к стенам вражеского города, находившегося на вершине холма. Место было такое узкое, что развернуть фронт могли лишь три когорты. По Цезарю, легион не мог отступить, так как враг начинал его теснить, и солдаты были вынуждены в неудобном месте в течение пяти часов вести перестрелку с помпеянцами, причём и Цезарь и его противник Афраний посылали на смену уставшим свежие когорты. Наконец, легионеры Цезаря, израсходовав все снаряды, бросились в атаку и опрокинули противника, прижав его к стенам города. Затем они отступили в лагерь под прикрытием конницы. В рассказе сразу бросаются в глаза несколько несообразностей: если солдаты Цезаря были способны опрокинуть противника атакой, то почему же они не сделали этого сразу, а пять часов вели бой на неудобной позиции? Ведь мы знаем, что помпеянцы постоянно посылали подкрепления сражавшимся, следовательно, они со временем не слабели, а усиливались. Как могли у легионеров закончиться снаряды, если их сменяли свежие войска, и, соответственно, "боезапас" пополнялся? Я считаю, что Цезарь скрыл тот факт, что его легиону пришлось долго отходить, отбиваясь от наседавших лёгких войск Афрания, причём посылаемые подкрепления не исправляли дела, так как и к помпеянцам постоянно подходила подмога. Чтобы облегчить отступление легионеры предпринимали контратаки, одна из которых и описана Цезарем, но это не повлияло на исход боя, так как помпеянцы отходили под прикрытие городских стен. Наконец, после того как конница Цезаря смогла развернуться, потрёпанный легион отступил под её прикрытием. Если по Цезарю столкновение выглядит победой, то на самом деле бой был им проигран, это подтверждает и он сам, когда пишет, что холм, находившийся на равнине между лагерем Афрания и городом, и из-за обладания которым завязалось сражение, был захвачен и укреплён солдатами Афрания. Интересно отметить, что потери, понесённые сторонами во всём многочасовом бою за холм, были совсем незначительны: около семидесяти человек у Цезаря и до двухсот у Афрания (по наверняка сильно преувеличенным данным Цезаря).

61) "…поскольку критик так пожелал, я с удовольствием рассмотрел подробнее этот прекрасный источник".

Войны Цезаря я затронул лишь постольку, поскольку их затронул сам Жмодиков.

62) "Этот вопрос давно решен. Если критик не верит моим доводам, приведенным в статье, что обычный пилум для полевого боя был гораздо более коротким и легким…"

Этот вопрос и в самом деле давно решён, но не так как полагает Жмодиков. Из литературы можно рекомендовать следующие работы: N. Secunda "Early Roman Armies", London 1996, N. Secunda "Republican Roman Army 200-104 BC", London 1996; Webster "The Roman Imperial Army", London 1996; Goldsworthy A. "The Roman Army at War, 100 B.C. – 200 A.D.", Oxford 1996).

63) "На сохранившихся рельефах республиканской эпохи пилумов не видно вообще (монумент Эмилия Павла в Дельфах в честь битвы при Пидне, алтарь Домиция Агенобарба)".

Естественно я имел в виду дошедшие до нас изображения времён Империи, такие как метопы Адамклиси.

64) "Вегеций описывает не только пилум, который в его время (IV век н.э.) назывался spiculum (длина наконечника 9 римских дюймов, ок. 22 см, а древка 5,5 футов, ок. 160 см), но и другое метательное оружие римского солдата: verutum (прежде называвшийся vericulum, наконечник ок. 12 см, древко ок. 110 см), а также пять (!) штук, именовавшихся plumbata…"

Жмодиков снова не хочет объяснить нам о чём идёт речь в тексте. В приведённом им отрывке Вегеций разъясняет, как должен быть вооружён его идеальный легионер, а не то как солдат был снаряжён в прошлом. Это легко понять из того, что он снабжает воина верикулумом, об использовании которого легионерами мы ничего не слышали ранее, пятью плюмбатами, хотя в предыдущих главах он сам сообщил, что это было особое оружие двух легионов в Иллирике при Диоклетиане, за которое они получили соответствующее прозвище (I.17), а также спафами, ставшими оружием пехотинца во времена поздней Империи. Ранее (I.20) Вегеций пишет, что пешее войско в древности пользовалось пилумами, а в его время варвары-щитоносцы вооружены двумя или тремя бебрами. Вегеций довольно сложный источник для анализа, так как в его произведении перемешаны цитаты из предшествовавших авторов, сведения из современной ему военной практики и собственные фантазии Вегеция. Всё же в некоторых случаях мы можем быть твёрдо уверены, что Вегеций черпает сведения напрямую из более древних источников. В частности, к таким отрывкам относится подробный рассказ об обучении воина владению мечом и дротиком (I.11,14.), так как здесь Вегеций прямо ссылается на "книги древних". Характеризуя римский способ сражаться мечом, Вегеций пишет "Тех, кто сражался, нанося удары рубя, римляне не только легко победили, но даже осмеяли их…". Интересно, что автор подчёркивает именно состязание между техникой владения мечами обеих сторон и превосходство римского искусства фехтования, как причину победы.

65) "Какое отношение профессиональная регулярная армия империи имеет к рассматриваемому мной периоду?"

На этот вопрос лучше всего ответить цитатой: "Мaловероятно, что при одном и том же построении и вооружении могут происходить существенные изменения в сaмом способе ведения боя" (Жмодиков А.Л. Тактика римской пехоты IV-II вв. до н.э. Спб, 1995, с.13).

Мы знаем по сохранившимся изображениям, что римский легионер этого периода был вооружён скутумом, гладиусом и тяжёлым пилумом. Если имперские легионеры пользовались в бою 2-2,5 килограммовым пилумом, который Жмодиков почему-то называет "балкой", то, соответственно, и солдаты времён республики использовали его. У Тита Ливия сохранилось любопытное свидетельство – в бою у Клузия римляне метнули во вражескую "черепаху" пилумы, так что "много копий вонзилось в щиты, а некоторые даже в тела врагов, и колонна их развалилась, причём повалилось много не раненных даже, а только оглушённых…" (X.29.), ясно, что дротик должен быть весьма тяжёлым, чтобы от его удара многие воины падали на землю. Жмодиков утверждает, что Полибий описал только тяжёлые пилумы, но это не так: Полибий указал длину древка и длину наконечника лёгкого пилума, которые были равны длине соответствующих частей тяжёлого пилума. Оба типа пилумов были обнаружены во время археологических раскопок, а тяжёлый пилум дошёл до нас и на изображениях времён Империи. Этими двумя пилумами метательное вооружение римского легионера исчерпывается, никаких дополнительных снарядов он с собой не носил, так как Полибий несколько раз подчёркивает, что описывает полное снаряжение солдата. То что "стенной пилум" был тяжёлым – всего лишь предположение Жмодикова, я, как и П. Коннолли, считаю, что он был легче пилума использовавшегося в сражениях, так как при обороне лагеря нет возможности приблизиться к противнику, и легионеру требовалась большая, чем обычно, дальность броска. В сражении при Фарсале (по Плутарху) Цезарь запретил своим легионером метать пилумы и приказал колоть ими всадников Помпея в лицо. Мы понимаем это в том смысле, что при отражении атаки конницы солдаты должны были использовать свои пилумы как копья. Это указывает нам как на то, что пилум легионеров Цезаря был достаточно длинным оружием, иначе невозможно бы было защищаться им от всадников, так и на то, что солдаты в бою применяли только один пилум, в ином случае Цезарь приказал бы сначала метнуть один из них, а затем отбиваться от конницы оставшимся, так как драться в рукопашной, не избавившись от второго дротика, неудобно. Сохранившиеся изображения I-II вв. н.э. показывают, что на определённом этапе развития легионеры вообще исключили из своего снаряжения второй пилум, сохранив только один из них. Также Иосиф Флавий отмечает, что римский легионер был вооружён лишь одним пилумом (Иудейская война III.5.5.). Ливий, сравнивая вооружение македонян и римлян, пишет: "македоняне были вооружены круглым щитом и сариссой; у римлян щит был продолговатый, лучше защищающий тело, и пилум, с лёту поражающий лучше чем копьё…", т.е. Ливий тоже вооружает римского пехотинца одним пилумом, по аналогии щит – сарисса, скутум – пилум. Ещё раз обращаю внимание на то, что воин вооружённый лишь одним или двумя дротиками не может вести длительный метательный бой, римские велиты, например, были вооружены пятью – семью дротиками, но и это считалось недостаточным, если ожидалась действительно долгая перестрелка. Ливий пишет: "Так как консул предвидел, что сражаться будут не в ближнем бою, а на расстоянии, он приказал собрать большое количество дротиков, копий лёгкой пехоты, стрел и свинцовых пуль и небольших камней, пригодных для метания из пращей… Консул поместил лёгкую пехоту в первую линию, как он сделал это в бою на Олимпе, и позаботился, чтобы она имела под рукой такое же большое число метательного оружия под рукой". (XXXVIII.20,26). Мы видим, римляне не были снабжены снарядами для ведения продолжительного метательного боя, и консулу пришлось специально заготовить их даже для лёгкой пехоты. Кроме того, в упомянутом бою на Олимпе где консул приказал готовиться лишь к стрелковому бою, как пишет Ливий: "Тяжёлые пехотинцы, так как местность была неровная, медленно продвигались, держа щиты перед собой, не потому что они ожидали рукопашной схватки, а только чтобы защититься от снарядов".

66) "Римляне действительно не могли остановить наступление сплошной фаланги с фронта…"

Под тяжеловооружённой пехотой, я имею в виду не только македонскую фалангу, но и любую пехоту предназначенную для ближнего боя.

67) "…триарии, до которых редко доходило дело, отбросили метательные копья и сохранили обычное, за которым и удержалось название hasta".

Почему же триарии отбросили самую необходимую (по Жмодикову) часть своего вооружения, а не тяжёлые и длинные копья? Эволюция снаряжения римских легионеров шла в ином направлении и привела к унификации вооружения всех трёх линий, поэтому во II-I вв. триарии отбросили копья и вооружились пилумами.

68) "Дионисий говорит здесь про какую-то "стрелу, неизбежный снаряд", а не про пилум…"

Вместо копья легионеры могли быть вооружены только пилумом или тяжёлым дротиком.

69) "Римские авторы говорят о заимствовании римлянами оружия и снарядов у самнитов (Sallust. Cat. 51.38; Ined. Vat. 3), с которыми римляне познакомились несколько позже, чем с галлами, или сообщают о том, что пилум придумали этруски (Plin. NH VII.56.201), которых они знали задолго до прихода галлов в Италию, Ливий вообще молчит об этом – вероятно, дело было темное, так что не то, что грек Дионисий – даже сами римляне не могли точно установить, когда окончательно сформировался их характерный комплекс вооружения".

В данном случае не существенно кто придумал пилум, важно, что показан переход в вооружении от копий, предназначенных для рукопашного боя, к пилумам. Судя по совпадениям, встречающимся у этих авторов, Дионисий пользовался теми же источниками, что и Ливий.

70) "В тот период, когда предполагается существование фаланги, почему-то конница решает исход битв, она нередко строится и сражается впереди пехоты, а пехота играет лишь вспомогательную роль, довольно нехарактерную для фаланги…"

Прочтя описание Аррианом похода Александра Македонского, мы обнаруживаем, что фаланга македонян не сыграла решающей роли ни в одном из генеральных сражений, победу всегда приносила атака кавалерии, но это отнюдь не означает, что в македонской армии не было фаланги. Описания сражений римлян в ранний период их истории основаны на легендах, призванных в первую очередь прославить аристократические роды и сословие всадников, это следует из самого текста, в котором битвы являются лишь фоном для подвигов отдельных героев, поэтому действия пехоты происходят как бы на заднем плане. По этим легендам мы не можем даже определить какие столкновения были настоящими сражениями, а какие всего лишь незначительными стычками, значение которых преувеличено поэтами. Кроме того, Рим в начале своей истории обладал несравненно лучшей конницей чем большинство греческих городов-государств, и всадники в самом деле часто решали исход боя, но из одного этого нельзя вывести, что римляне не строились фалангой. Зато во всякой легенде есть крупицы истины, которые мы можем сопоставить с реальными фактами. Мы читаем у Ливия, что римские рыцари-эквиты, более воинственные и лучше вооружённые чем пехотинцы, часто становились в первые ряды пехотной фаланги (II.20., III.62., IV.38., VII.7.), чтобы поднять её дух и усилить натиск: "Пехота вновь воспряла духом, увидев, что цвет знати сражается так же как и она и разделяет те же опасности" (II.20). В истории средних веков мы находим совершенно схожие случаи, когда рыцари, сознавая, что судьба сражения зависит от пехоты, спешивались и вставали в строй пехотинцев, воодушевляя их личным примером. Так действовали англичане при Креси и Азинкуре, а позднее, по мере увеличения роли пехоты, спешивание рыцарей применялось всё чаще и чаще всеми армиями Европы. Греческие всадники также, в случае необходимости, спешивались и действовали в составе фаланги. Частое применение этого приёма указывает на растущее значение пехоты, так как спешиваясь, рыцарь, несомненно, приносит в жертву свои преимущества ради увеличения силы главного рода войск – пехоты.

71) "Следует также обратить внимание на то, как Ливий описывает вооружение римского "гоплитов" первого класса согласно реформе Сервия Туллия – он прямо говорит, что помимо копья (hasta) они имели еще и снаряды (tela) (Liv.I.43.2, к сожалению, это место, как и многие другие, переведено неправильно)".

Слово telum (мн.ч. tela) означает не только снаряды, но и наступательное оружие вообще, в том числе меч, копьё, топор, кинжал и т.д., определить, что имеется в виду в каждом конкретном случае возможно только по контексту. Данное место у Ливия правильно переводится отечественными переводчиками: "оружие нападения: копьё и меч". Дионисий, который точно также описывает вооружение римских гоплитов, не упоминает, чтобы в его состав входили какие-то "снаряды".

72) "Само по себе наличие предметов гоплитского вооружения еще не подразумевает существование фаланги…"

Я считаю, что полный комплект вооружения гоплита подразумевает фалангу, так как пеший гоплит не может быть использован иначе как в строю.

73) "А вот переход от фаланги копейщиков к фаланге меченосцев весьма маловероятен. Для убедительности критику следовало бы привести примеры такого перехода".

Фаланга копьеносцев не слишком отличается от фаланги меченосцев по способу применения, принципиальное различие лежит в введении расчленённого боевого порядка, а пример подобного перехода – римляне.

74) "…следовало бы обратить внимание, как именно Геродот описывает эту битву, тогда критику станет понятнее, почему она была длительной…"

Здесь Жмодикову нужно пояснить, что он имеет в виду.

75) "Во-вторых, бой на копьях и бой на мечах – очень разные вещи".

Бой на копьях и на мечах принципиально не отличаются. Можно привести примеры "долгих" схваток на мечах из Аммиана Марцеллина: "Римляне… спокойно выступали под звуки военной музыки, в анапестическом такте. Передовая линия начала битву метанием копий, и земля, превращавшаяся под ногами людей в пыль, уносилась быстрым вихрем. С обеих сторон раздался обычный боевой клич, бодрое настроение людей поддерживал звук труб, с той и другой стороны люди бились уже лицом к лицу копьями и мечами, и для каждого человека опасность быть поражённым стрелами миновала тем скорее, чем теснее он сходился с врагом. Подавшимся назад Юлиан спешил дать подкрепление, а отступавших старался подбодрить, как соратник и командир. Первая линия персов подалась и стала отступать сначала медленным, а потом, когда бой разгорелся, быстрым шагом… Наши солдаты, хотя они были также утомлены сражением, длившемся от восхода солнца и до конца дня под палящими лучами настойчиво напирали на отступавших, рубили врага в тыл…" (XXIV.6.10.); "Чтобы стрелки не могли разъединить отдельные части нашей боевой линии, он приказал наступать со всей возможной быстротой для скорейшего выхода из-под обстрела. Затем был дан обычный сигнал к битве, и в тесном строю римская пехота с величайшими усилиями пробила тесный фронт неприятеля. Бой разгорался. Звон щитов, зловещий лязг оружия, грозные крики людей, всё смешалось в одно; кровь и кучи трупов покрыли поле брани. Персов падало больше, так как они не обладали должной выдержкой и с трудом выносили бой лицом к лицу: им было более привычно сражаться на расстоянии… Итак, с величайшим напряжением сил персы были отбиты, и солдаты, утомлённые долгими часами боя под палящими лучами солнца, вернулись, когда был дан отбой, в палатки…" (XXV.1.4); "Едва забрезжил следующий день, как на той и другой стороне раздался трубный сигнал к началу боя, и варвары… сделали попытку занять холмистые места, чтобы оттуда по склонам налетать, как катящееся колесо, с большим напором на противника… И вот, когда боевые линии на той и на другой стороне, осторожно выступая вперёд, встали неподвижно на месте… Римляне подняли по всей линии боевой клич, который становился всё громче и громче… И вот уже, поражая друг друга издали веррутами и другим метательным оружием, грозно сошлись враги для рукопашного боя и, сдвинув щиты в форме черепахи, сошлись нога к ноге с противником. Варвары, лёгкие и подвижные в своём строю, метали в наших огромные обожжённые палицы, поражали в грудь кинжалами наиболее упорно сопротивлявшихся и прорвали левое крыло. Сильный отряд из резерва, храбро двинувшийся с близкого места, оказал поддержку в ту пору, когда смерть уже висела над спинами людей. Битва становилась всё кровопролитнее. Люди похрабрее бросались на скучившихся, их встречали мечи и отовсюду летевшие градом стрелы; тут и там преследовали бегущих, поражая мощными ударами в затылки и спины, точно так же в других местах рассекали поджилки упавшим, которых сковывал страх. Всё поле битвы покрылось телами убитых; среди них лежали полуживые, тщетно цеплявшиеся за надежду сохранить жизнь, одни – пронзённые свинцом из пращи, другие – окованной железом стрелой, у некоторых были рассечены головы пополам и две половины свешивались на оба плеча… Не истомившись в упорном бою, обе стороны взаимно напирали друг на друга с равными шансами; крепость тела не сдавалась, пока возбуждение бодрило силы духа. Склонявшийся к вечеру день прекратил смертоубийственную брань…" (XXXI.7.10.).

76) "…плохо обученные и неопытные новобранцы, из которых в основном и состояла тогда армия Наполеона, торопливо стреляли сами из третьей шеренги, вместо того, чтобы, как полагалось по уставу, передавать ружья во вторую…"

Значит я прав, и на практике французские солдаты не могли передавать ружья? Вообще в полевом сражении войска применяли этот метод, по крайней мере, не часто. Насколько я знаю, требование о передаче ружей, оставаясь в уставах, в бою не исполнялось. Генерал Фриан в своих мемуарах писал, что его опыт показывает – шум, дым и смятение, вызванное потерями, достаточны, для того чтобы большинство солдат в третьей шеренги начинали стрелять так же, как и те, которые стояли в первых двух, при этом большинство выстрелов было направлено в воздух, чтобы не задеть своих. Маршал Сен-Сир считал, что около четверти потерь французов понесены из-за стрельбы третьей шеренги. Опытные солдаты, стоявшие в третьей шеренге, просто сохраняли ружья заряженными и не пытались открыть огонь. Сам Наполеон отмечал, что требование о передаче ружей из третьей шеренги неправильно – солдат нужно строить в две шеренги, так как мушкет допускает только такое построение (B.Notsworthy, Battle tactics of Napoleon and his enemies., London, 1995, p. 193-194).

77) "Критик вступает в прямое противоречие с источниками, см. ссылки в моей статье на примеры подбора снарядов с земли и на клятву легионеров, позволявшую покинуть строй для подбора снарядов".

Я ясно написал, что это было возможно лишь в промежутках между боями. Ливий сообщает следующее: "…галлы, выставив перед собой щиты, стояли сомкнутым строем и ясно было, что рукопашная будет нелёгкой, тем не менее, по приказу легатов воины подобрали копья, усеявшие землю между тем и другим войском, и метнули их во вражескую "черепаху" (X.29). Таким образом, римляне, по приказу легатов (т.е. для этого действия требовался специальный приказ) во время "оперативной паузы", которая возникла из-за того, что отброшенные галлы стояли неподвижно, подобрали пилумы, чтобы разбить вражеский строй перед атакой, так как "ясно было, что рукопашная будет нелёгкой". Другой пример подобных действий – уже упоминавшееся сражение на Олимпе, где в промежутке между двумя боями легковооружённые собрали разбросанные по полю снаряды.

В клятве римлян, во-первых, говорится не о снарядах, а об оружии вообще, во-вторых, легионеры покидали строй, чтобы подобрать оружие, не во время боя, а если оказывались вне него.

78) Напоследок хотелось бы сказать несколько слов о возникновении и развитии манипулярной тактики. Жмодиков так и не определился с вопросом как строилась римская пехота до образования манипулярной фаланги. С одной стороны нам известно, что римляне использовали фалангу "похожую на македонскую", но Жмодиков утверждает, что это была просто единая масса, не разделённая на линии, т.е., вероятно, восемь и более человек в глубину. Значит ли это, что римляне вели метательный бой, построившись так, что половина людей никакого участия в бою не принимала и лишь стояла под вражескими снарядами? Мы знаем, что народы, предпочитавшие вести метательный бой, фалангой не строились – она для этого не приспособлена, да и просто неудобна, гораздо эффективнее действия быстро передвигающихся отдельных воинов или небольших групп. Логика и весь последующий ход событий противоречат использованию римлянами подобной тактики. Когда мы узнаём, что римляне носили полное гоплитское вооружение, то понимаем – фаланга граждан в Риме существовала в таком же виде, как и в Греции. "Единая масса" копьеносцев, "не разделённая на линии", "внешним видом напоминающая фалангу", фалангой и является, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Также невозможно, чтобы римская пехота перешла к расчленённой по фронту и в глубину манипулярной фаланге "постепенно вырабатывая соответствующую тактику". Подобное усовершенствование не могло быть делом произвола воинов, а требовало, конечно, проведения широкой военной реформы, изменившей построение и привычки солдат.

Наконец, перед нами встаёт вопрос об использовании римлянами второй и третьей линии в бою. Ясно, что смена линий не могла производиться так, как описал Ливий. Я считаю, что этой смены как таковой никогда и не было. Вторая и третья линии использовались так же, как используются резервы в новое и новейшее время, упоминания об этом рассыпаны в источниках. Самое подробное описание применения резервных войск мы находим у Вегеция и, так как его слова соответствуют тому, что мы видим в позднейшие времена, я полагаю, что эти фрагменты заимствованы им из источников. "Есть великолепный приём, который сильно способствует победе, именно: позади рядов, или около флангов, или в центре вождь создаёт отряды из отборных пехотинцев и всадников… как только враг начнёт наступать очень сильно, они во избежание прорыва фронта внезапно вылетают и заполняют нужные места; придав этим мужество своим, они уничтожают смелость врагов. Если нужно двинуть клин или устроить ножницы, ты должен иметь позади строя дополнительный отряд, из которого ты можешь организовать клин или ножницы; если нужно провести "пилу", ты тоже берёшь её из резервных отрядов. Если отдельный неприятельский отряд теснит твоё крыло или какую-нибудь другую часть твоего войска и если у тебя нет запасных сил, которые ты можешь противопоставить этому отряду, и приходится взять с фронта пехоту или всадников, то в то время как одно ты хочешь защитить, ты оголишь другое. Если у тебя избыток в воинах, лучше иметь боевой строй короче, лишь бы в резерве у тебя было много людей… Второй вождь стоит в центре боевого строя пехоты… он должен иметь в своём распоряжении сильных и хорошо вооружённых пехотинцев, чтобы из них в случае необходимости он мог построить клин и прорывать строй врагов, или, если враги сами устроили клин, он должен устроить "ножницы", чтобы ими он мог встретить вражеский клин… Лучше в тылу боевого строя сохранять много отрядов в резерве, чем широко растянуть боевой строй…" (III.17,18,26.). Заметим, что Вегеций, несмотря на использование самых разных источников, никогда не пишет о смене линий так как это описано у Тита Ливия.

Упоминания применения войск задних линий, подобного рекомендованному Вегецием, содержатся и у Ливия: "Претор пренестинских отрядов из-за трусости промедлил с вводом своих людей из тыла в боевую линию. Папирий, прохаживаясь перед своей палаткой, приказал вызвать его и, когда он появился, сказал ликтору готовить топор" (IX.16). В этом фрагменте необходимо обратить внимание на два обстоятельства: во-первых, ввод в бой запасных войск осуществлялся не одновременно, т.е. не целыми линиями, а частями по усмотрению отдельных начальников, в данном случае претора пренестинских когорт; во-вторых, Ливий, в описании тактики легиона, говорит, что гастаты медленно отступали за линию принципов, после чего те вступали в бой, здесь же мы видим обратную картину – командиры резервов выдвигают свои войска вперёд когда враг ещё не приблизился к ним, в ином случае бессмысленен весь пассаж о трусости претора, ведь при отступлении гастатов его когорты волей-неволей вступили бы в бой и от претора не потребовалось бы храбрости для ввода их в дело, враг сам атаковал бы их. О другом бое, где римляне развернули войска в несколько линий, Ливий замечает: "…в такой пересечённой местности резервы оказываются очень полезны, там, где первая линия бывала приведена в беспорядок, вторая линия может прикрыть её и вступить в дело свежей и не расстроенной" (XXXVIII.22).

Цезарь упоминает об использовании резервов в полевом сражении в битве при Фарсале, когда пишет, что перед боем он приказал третьей линии не наступать до его особого распоряжения, а потом, после обхода фланга Помпея, ввёл её в дело, и она сменила уставших. Мы знаем, что третья линия войск Цезаря была значительно слабее первых двух: перед боем из неё были выделены 6 когорт (около 3 000 человек) для фланговой атаки, что составляло от 1/3 до 1/2 её состава. Таким образом, она никак не могла заменить полностью первые две линии, как представлял себе Ливий. Единственное возможное объяснение слов Цезаря состоит в том, что когорты третьей линии заменили разбитые и бежавшие отряды гастатов и принципов, а также заполнили разрывы, возникшие в фаланге под давлением массы войск Помпея. Также в сражении с Ариовистом Цезарь описывает применение когорт третьей линии для поддержки первой непосредственно в рукопашном бою ("Галльские войны" 1.52.).

У Полибия указания на то, как римляне применяли резервные линии во фронтальном столкновении, встречаются дважды. Во время битвы при Тразименском озере, по Полибию, из-за того, что нападение было произведено с разных сторон, трибуны и центурионы не видели куда необходимо подать помощь. Здесь мы отмечаем те же самые особенности: резервы должны вводится в бой по приказу младших командиров, включая центурионов, а также то, что не отступающие войска отходят мимо запасных, теснимые врагом, а резервные манипулы должны приходить на помощь первой линии. Второе указание Полибия уже приведено мною выше и касается сравнения тактики римлян с тактикой македонской фаланги (пункт 8).

Использование резервов, как мы видим, вполне осуществимо в рукопашном бою, хотя, конечно, не так как представлял себе Ливий, и нам не требуется сложных рассуждений, чтобы объяснить, в чём заключалось преимущество римской расчленённой в глубину фаланги над обычной.

Публикация:
XLegio © 2001