Христианская символика в римской армии IV в.

Римские воины-христиане IV в. Кавалерист из подразделения Vexillatio comitatensis stablesiana VI из состава Equites stablesiani seniores (Africani). Ему принадлежал шлем из клада в болоте у Дёрне (Голландия) с изображением якоря, который можно трактовать как одну из разновидностей христианского креста. На щите пехотинца также можно видеть нарисованный самим воином христианский символ, выполняющий роль апотропея. Рисунок Н. Зубкова

Для превращения христианства из религии меньшинства в религию, признанную единственным законным культом, потребовалось почти сто лет, начиная со времен Константина, до смерти Феодосия в 395 г.

Это превращение не было ни прямолинейным, непрерывным процессом, ни какой-либо односторонней мерой государственных органов, преследовавших идеологические цели. Одним из наглядных показателей рывков этого развития является процесс замены в римской армии языческой символики христианской. Совершенно очевидно, что проходил он не так как был преподнесен христианскими авторами, а поэтапно и довольно медленно.

Согласно имеющимся в нашем распоряжении письменным источникам, замена старой языческой символики в римской армии произошла следующим образом. По словам Евсевия Константин в конце октября 312 г. постановил, чтобы крест стал отличительным знаком его легионов. Накануне битвы у Мильвийского моста, свидетельствует Евсевий, Константин увидел в небе огненный крест с греческой надписью En toutoi nika — «Сим победиши» (Euseb. Vita. Const. I. 28). Обычно традиция доносит эту фразу в латинской форме: In hoc vince, или In hoc signo vinces — «Под сим знаком победиши». Евсевий, являющийся единственным источником информации о данном видении, по его собственному признанию (Euseb. Hist. eccl. VIII. 2), склонен к назидательности: «Но зная, — уверяет он, — что император клятвенно подтверждал истинность этого сообщения мне, собиравшемуся писать эту историю... кто сможет в нем усомниться?» (ЕизеЪ. Уна. Сопзг. I. 28). На следующее утро, согласно Евсевию и Лактанцию (Euseb. Vita. Const. I. 29; Lact. De mort. persecut. XLIV. 5), Константин во сне слышал голос, повелевавший начертать на солдатских щитах так называемую «хризму» — символ Христа. Проснувшись, он поступил как было велено, а затем встал под стягом (известным с тех пор как labarum), на котором были изображены начальные буквы имени Христа, сплетенные с крестом. Данным действием Константин хотел показать, что решил разделить судьбу с христианами, которых было немало в его армии.

Это сражение стало поворотным пунктом в истории религии — битву у Мильвийского моста Константин выиграл. Впоследствии он повелел поместить монограмму Христа и на свой шлем ( Euseb. Vita. Const. I. 31). Пруденций также повествует о помещении христианской монограммы на шлемы воинов, последовавших примеру своего предводителя (Prudent. Contra Symm. I. 489). Таким образом, согласно христианской традиции, крест вошел в военную символику. А ведь совсем еще недавно крест для солдат был олицетворением ужасной мученической смерти — распятия. [2]

Рис. 1. Накладки на гребни шлемов с изображением «хризмы»

1 — Альшохетень; 2, 4 — Сисак; 3 — Савария

Рис. 2. Наносник шлема из Альшохетеня с изображением «хризмы»

Рис. 3. Шлем из клада в болоте у Дёрне

Однако если критически отнестись к сведениям христианских авторов и привлечь для рассмотрения этого вопроса иные источники, в т.ч. иконографические и археологические, перед нами предстает несколько иная картина проникновения христианской символики в римскую армию.

Монограмма Христа появляется на монете Константина в 315 г.¹ После этого она быстро вошла в общее употребление и появилась на многочисленных предметах. На целом ряде монет, чеканенных в 315 г., можно видеть монограммы Христа, помещенные на лобной части или продольном гребне полусферических шлемов². В последнее время имеются и реальные находки пластинок с изображением монограммы, крепившихся к гребням шлемов. В середине 1990-х гг. в долине реки Маас (Нидерланды) был найден поздне-римский клад, содержавший остатки шлема с такой символикой³. Две другие подобные пластинки, крепившиеся к гребням шлемов, были найдены в Сисаке (Хорватия)⁴. Аналогичные броши обнаружены в Саварии (Сомбатхей)⁵ и Альшохетене⁶. И, наконец, «хризма» помещена на наноснике шлема из Альшохетеня⁷. В то же время, это не единственный вариант христианского символа, изображаемый на шлемах того времени. В 1909 г. в Интерцизе были найдены остатки 15-20 шлемов, из которых было собрано четыре целых экземпляра. Они украшены серебряной таушировкой в виде пары глаз на лобной части и полумесяцев⁸. А на тулье одного из них отчетливо видны изображения четырёхлучевых звёзд. Если четырёхлучевые звезды интерпретировать как кресты, ведь они очень напоминают т.н. катакомбный крест, то такой декор представляется причудливым единением христианской и восточной культурных традиций, т.к. в Сасанидском Иране полумесяц являлся знаком бога луны⁹. Другой разновидностью христианского креста, изображение которого появляется на шлеме из клада в болоте у Дёрне, является якорь — символ христианской надежды на будущее Воскресение, как говорит о том апостол Павел в послании к Евреям (Евр. 6:18-20).

Вопреки словам Евсевия, Лактанция и Пруденция о введении Константином традиции изображения христианской эмблемы на щитах (Prudent. Contra Symm. I. 488), мы не находим подтверждений этому утверждению в других источниках. Никакого намека на подобное украшение щитов нет ни на арке Константина (кстати, посвященной победе над Максенцием и изображающей эпизоды судьбоносной битвы у Мильвийского моста), ни на других памятниках первой половины IV в. Нет изображений монограммы Христа и на щитах армейских подразделений Западной и Восточной Римской империи IV в. в Notitia Dignitatum. Христианская монограмма, заполняющая всю поверхность щита, появляется на более поздних памятниках как специальный значок телохранителей императора,

например, на серебряном блюде из катакомбы на территории усадьбы Гордиковых в Керчи¹⁰, колоннах Феодосия Великого¹¹ и Аркадия¹², на диптихе пятого столетия¹³, на мозаике церкви Сан Витале в Равенне¹⁴. Если верить Notitia Dignitatum, то каждое подразделение продолжало использовать отличительную роспись на своих щитах, дабы быть отличимыми в бою от других. Хотя, вполне возможно, что солдаты могли изображать монограмму Христа на своих щитах очень маленькой. При этом, естественно, она оставалась неофициальным, хотя и разрешенным символом и изображалась без лаврового венка, который Лактанций не упоминает, и который был бы там весьма неуместным¹⁵. [3]

Рис. 4. Серебряное блюдо из катакомбы на территории усадьбы Гордиковых в Керчи

Принято считать, что изображена сцена триумфа императора Констанция II

Рис. 5. Гипотетическая реконструкция росписи позднеримских щитов с изображением христианской символики

Для данных реконструкций привлечены различные иконографические источники Западной и Восточной частей Римской империи. 1 — колонна Феодосия I; 2 — серебряное блюдо из Керчи; 3 — Notitia Dignitatum. Взята расцветка щита подразделения Vindices из состава Auxilia palatina (дворцовые подразделения); 4 — Notitia Dignitatum. Взята расцветка щита подразделения Celtae seniores из состава Auxilia palatina. В обоих последних случаях христианская символика добавлена гипотетически

Согласно описаниям Евсевия (Euseb. Vita. Const. I. 30; 31) лабарум (который он видел лично) имел следующий вид. На длинном, покрытом золотом копье была поперечная рея, образовывавшая с копьем знак креста, а на нем символ спасительного наименования: две буквы показывали имя Христа, из середины которых выходила буква «ро». Таким образом, на лабаруме была изображена та же «хризма» в том виде, в каком она получила впоследствии наименование «монограмма Константина».

Правда, Евсевий пишет, что лабарум существовал и до похода в Италию. Но из его рассказа, по-видимому, следует заключить, что это знамя стали выставлять во главе армий лишь через десять лет после того, как Константин объявил себя освободителем церкви (Euseb. Vita. Const. II. 7-9). Была ли изображена христианская монограмма на этом знамени до битвы у Мильвийского моста, неизвестно, так как у Евсевия ничего об этом не говорится.

В отличие от апологетов христианства один из наиболее информативных авторов описываемого времени Аммиан Марцеллин, сам служивший в армии, нигде не упоминает ни о символах христиан-воинов, ни о лабаруме. Более того, из его пассажей следует, что в качестве боевых значков продолжали использовать орлов и драконов (Amm. Marc. XVI. 12. 12). Причем упоминает он их неоднократно, и не только в связи с описанием времени кратковременной реакции Юлиана Отступника (Amm. Marc. XVI. 12. 39), но и в последующий период (Amm. Marc. XXVI. 2. 11). Трудно заподозрить автора в необъективности, особенно при описании военных реалий и быта. Поэтому, вполне очевидно, что и после появления константиновского лабарума не только воины, но и сам император продолжали использовать в качестве боевых значков и главного войскового императорского знамени орлов и драконообразный штандарт. Об изображениях христианской символики на предметах индивидуального снаряжения Аммиан Марцеллин, видимо, сознательно не упоминает, так как лично для него она не имела какого-либо сакрального содержания.

Из этого следует, что христианская символика появлялась в римской армии постепенно. Можно даже говорить о том, что она была лишь узаконена Константином, так как ей уже исподволь пользовались христиане его армии. Константин отринул языческий культ и идолопоклонство противоестественное для христианина, а именно это было наиболее страшным для крещенного. Недаром Тертуллиан [4] в своем трактате «О венце», написанном еще около 211 г., со всей яростью обрушивается на солдат-христиан, одевающих на военных церемониях венки, которые напрямую были связаны с языческим культом, так как их носили Пандора, Геракл, Аполлон, Вакх и Осирис (Tertul. De cor. 1-11). Отсюда и вытекает та двойственность отношения христиан к службе в армии, где еще не были изжиты старые языческие культы, когда «религиозная» сторона армейской жизни рассматривалась многими христианами как чисто формальное и официальное дело¹⁶. Как это видно на примере археологических находок, солдаты-христиане в индивидуальном порядке, следуя примеру Константина, стали помещать на свои шлемы и, возможно, шиты монограмму Христа, но прошло еще несколько десятилетий, прежде чем, на дошедших до нашего времени памятниках, появляются признаки некоего официоза, унификации и массового внедрения христианских символов в эмблематику армии. И это касается прежде всего памятников Восточной Римской империи. В конце IV в. щиты императорских гвардейцев и знамена с изображением монограммы Христа появляются на колоннах Феодосия Великого и Аркадия, известных по рисункам XVI в. из библиотеки Тринити колледжа в Кембридже. Таким образом, к концу IV в. процесс внедрения христианских символов был уже на завершающей стадии. В целом же этот процесс можно разделить на следующие этапы.

Рис. 6. Мозаика в церкви Сан Витале в Равенне. VI в. н.э.

Сначала должно было проходить индивидуальное внедрение, когда крещеные солдаты стали помещать символы своей веры на доспехи. Еще апостол Павел в своих посланиях, хотя и не направленных непосредственно к солдатам, призывал облечься оружием света и правды, создав идею «духовного воинства», в котором воины вооружены «броней праведности», «шлемом спасения», «щитом веры», «мечом духовным, который есть Слово Божие» (Эф. 6:17). Разумеется, у Павла суждений непосредственно о войне, оружии, военной службе нет. Однако, он указывает христианам аналогию: «меч — это слово божие, шлем — надежда» и т.д. Иными словами, «не божьи» мечи и шлемы христианам не нужны. Однако, как известно, большая часть мученических смертей солдат-христиан приходится на рубеж III-IV вв., когда императорский культ достиг наивысшего расцвета, и когда индивидуальную присягу с принесением жертв статуе правителя должны были приносить не только офицеры, но и рядовые солдаты¹⁷. Поэтому этап индивидуального внедрения мог начаться только после появления эдикта о веротерпимости по отношению к христианам, изданного императором Галерием в Никомедии 30 апреля 311 г. Отрезок времени от эдикта Галерия до победы у Мильвийского моста, несомненно, был очень важен, так как показал Константину, что надо проводить более гибкую политику, как в отношении христиан, так и приверженцев старых культов, дабы не оскорбить религиозные чувства ни тех, ни других.

С другой стороны, при отсутствии надежных данных, подтверждающих наличие христианской символики на предметах вооружения уже в конце первого десятилетия IV в., рассматривать данный этап довольно сложно и делать какие либо далеко идущие выводы в отношении данного этапа невозможно. Можно предположить полулегальный характер этой символики, которая могла появляться, например, на внутренней стороне щита или как элемент декора солдатской одежды. При этом она не была элементом культа, выставленным на показ, оставаясь сугубо личным связующим звеном между верующим и Богом. Более того, символы, позднее трактовавшиеся христианскими авторами как однозначно христианские, в эти годы могли иметь совершенно иное значение. Так, например, А. Донини интерпретировал слова Лактанция о перевернутой букве X с примятой вершиной (Lact. De mort. persecut. XLIV. 5) как изображение символа Непобедимого Солнца, который галльские отряды Константина начертали на своих щитах и который обнаруживается и на монетах галлов¹⁸.

На втором этане Константин превратил крест в символ, окруженный религиозным почитанием. Таким способом Константину удалось добиться того, что знамя с изображением христианского символа стало для всех его солдат тем, чем были священные, окруженные почитанием и обладавшие, по мнению солдат, способностью отпугивать врага языческие культовые предметы. Однако на этом этапе продолжали существовать элементы язычества, так как поголовной христианизации не последовало. Именно этим можно объяснить отсутствие, в большинстве случаев, изображений христианской символики на пропагандистских памятниках константиновского времени, хотя именно на них она должна была появиться. [5]

Рис. 7. Так мог выглядеть постконстантиновский лабарум

Гипотетическая реконструкция выполнена на основе изображений на монетах Западной и Восточной частей Римской империи

Рис. 8. Восьмиугольный медальон-вышивка туники, найденной в Египте (Британский музей)

Фигуру в центре можно трактовать как христианский крест

Здесь как нельзя сильнее видна двойственность Константина. Ярчайший пример тому арка Константина, возведенная в 315 г. Изображения на ней решающего сражения еще свидетельствуют об отношении Константина к Непобедимому Солнцу, но надпись-посвящение связывает достижения Константина с божественным вдохновением и величием духа правителя: «Императору Цезарю Флавию Константину, величайшему, благочестивому, счастливому Августу, сенат и народ Рима посвящает эту арку, потому что он благодаря божественному вдохновению и своему величию духа вместе с войском отомстил за город тирану и всей его клике в справедливом бою»¹⁹. Очевидно, что выбрана формулировка, которая не провоцирует староверов, но и не исключает толкования в христианском смысле. На подобное направление указывают изображения и надписи на римских монетах, ведь изображения старых богов украшали монеты Константина до 321 или 322 г. Несмотря на свой новый союз — с Христом, Константин продолжал оставаться верховным жрецом и сохранил традиционные формы культа императора. Политик Константин не был готов к той последовательности в религиозной сфере, которую от него ждали христиане.

Последующие события показывают всю остроту борьбы христиан и староверов. Преемник Констанция II император Юлиан, прозванный Отступником за свое бескомпромиссное желание возродить старую религию, не делал никаких поблажек при воплощении этой своей идеи и христианская символика была на короткое время отринута.

Новое обострение религиозных столкновений произошло после поражения императора Валента у Адрианополя в 378 г., после которого уже христианские правители устроили гонения на тех, кто не имел истинной веры, против ариан и последних представителей старого культа. Тогда и начался третий этап внедрения христианских символов в армии, ознаменовавшийся еще более широкими преобразованиями. Именно тогда «хризма», как отличительный знак, часто изображается на щитах отдельных подразделений (прежде всего, императорских телохранителей); продолжает увеличиваться количество шлемов с изображением этого же знака на лобной части или на гребне и увеличивается количество изображений знамен с христианскими символами.

Как видим, появление в римской армии христианской символики не было одномоментным, а постепенное внедрение ее растянулось почти на все IV столетие. Однозначное суждение об этом процессе на основании только лишь трудов апологетов христианства, по меньшей мере, неразумно, ведь в этом случае неминуема аберрация в сторону легендарной части в истории.

Примечания

1 Alföldi A. The helmet of Constantine with the Christian monogram // Journal of Roman Studies. 1932. 22. P. 11.

2 Ibid. P. 11-23.

3 Prins J. The «Fortune» of Late-Roman Officer // Association pour l'Antiquité tardive. Bulletin. 1998. 7. P. 52-53; Kocsis L. A new Late Roman helmet from Hetény in the Hungarian National Museum // Libelli archaeologici. Ser. nov. 2003. 1. P. 533, 548-549. Fig. 9, 10.

4 Migotti B. Evidence for Christianity in Roman Southern Pannonia (Northern Croatia). A catalogue of finds and sites. BAR International Series 684. Oxford, 1997. P. 58; Kocsis L. Op. cit. P. 533, 547. Fig. 6, 7.

5 Sosztarits O. Urchristliche Kleidungsnadel aus Savaria // Specimina Nova Universitatis Quinqueecclesiensis XII. 1996. P. 311. Fig. 2-3; Kocsis L. Op. cit. P. 533, 547. Fig. 8.

6 Kocsis L. Op. cit. P. 532, 547. Fig. 5.

7 Kocsis L. Op. cit. P. 522, 535. Fig. 1.1.

8 Klumbach H. Spätrömische gardehelme. München, 1973. S. 103-109.

9 Подробнее о позднеримских шлемах см.: Негин А.Е. Позднеримские шлемы: проблемы генезиса // Antiquitas Aeterna. Вып. 2. С. 347-360 (в печати).

10 Мацулевич Л.А. Серебряная чаша из Керчи. Л., 1926.

11 Becatti G. La Colonna Coclide Istoriata. Roma, 1960. P. 83-150. Fig. 48-55.

12 Freshfield E.H. Notes on a Vellum Album containing some original sketches of public buildings and monuments, drawn by a German artist who visited Constantinople in 1574 // Antiquity. 1922. 72. Pl. XVII, XX.

13 Delbrück R. Die Consulardiptychen und verwandte Denkmäler. Berlin, 1929. Taf. XVI.

14 Macdowall S. Late Roman Infantryman 236-565 AD. Oxford, 1994. P. 60.

15 Alföldi A. Op. cit. P. 10.

16 Moffat J. War // Dictionary of the Apostolic Church. Vol. II. 1918. P. 668.

17 Wypustek-Krzyzowski A. Chrzescjane a armia rzymska — "De corona militis" Tertuliana // Pod znakami Aresa i Marsa / Red. E. Dabrowa. Krakow, 1995. S.132.

18 Донини А. У истоков христианства (от зарождения до Юстиниана). М., 1979. С. 216.

19 «IMPERATORI CAESARI FLAVIO CONSTANTINO MAXIMO PIO FELICI AVGVSTO SENATVS POPVLVSQVE ROMANVS QVOD INSTINCTV DIVINITATIS MENTIS MAGNITVDINE CVM EXERCITV SVO TAM DE TYRANNO QVAM DE OMNI EIVS FACTIONE VNO TEMPORE IVSTIS REMPVBLICAM VLTVS EST ARMIS ARCVM TRIVMPHIS INSIGNEM DICAVIT». [6]

Публикация:
Воин № 4, 2006, стр. 2-6